"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. В грозу" - читать интересную книгу автора

дома была Мушка.
К кому другому, когда он придет домой из этой тошной залы народного
суда, кинется на шею тонкая белая девочка с сияющими глазами с лукавым
вопросом:
- А ну, Макся, а ну, - скажите сразу, что это за слово такое:
про-вер-би-ально?.. А ну?
Или, остановив его у порога вытянутой тонкой рукой, начнет
декламировать торжественно из своего любимца:
- Слушайте!.. Слушайте!.. Слушайте же!..

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы...

- Ну, скажите же, Макся, ну, разве не здорово, а?.. Вот Пушкин!..
Или:
- А я в истории Трачевского нашла: пролетарии - значит детородцы!..
Ура!.. Детородцы всех стран, соединяйтесь!.. Ура-а!..
И начнет, как кенгуру, прыгать перед ним, сияя, и хлопать в ладоши, и
две туго закрученные коски ее тоже прыгали, хлопая ее по спине.
Они пахли, эти тончайшие белые волосы Мушки, как пахнут волосы
здоровых, веселых детей, и этот запах волос, и свечки глаз, и ямочки на
щеках, и вздернутый небольшой нос, и лукавый яркий оскал крупных, круглых
резцов, все это было - Мушка, и только одна она давала смысл всем жалким
бумагам, какие приходилось писать ему в этом суде.
Когда в первый раз Максим Николаевич увидел Мушку, ей было девять лет.
Тогда она была круглощекая. Она не дичилась его, смотрела прямо и пытливо и
с улыбкой, даже снисходительной к его взрослости. Она почему-то настаивала
на том, чтобы он взял у них самую большую дыню (в тот день несколько штук их
купили с тележки татарина), а он отмахивался.
- Берите же, вам говорят!.. Сейчас уж темно, - не бойтесь, никто не
увидит, что вы тащите дыню!
- Ну, зачем же мне такую? - улыбался он.
- Как зачем?.. Во-от!.. Придете домой к себе, - съедите!..
Серые круглые глаза глядели очень светло, и матери в другую комнату она
кричала:
- Мама!.. Да мама же!.. Я ему даю дыню на дорогу, а он не знает, что с
нею делать!.. Во-от!..
И именно тогда, когда стояла она с душистой крупной рубчатой желтой
дыней в руках, бойкая девочка, освещенная стенною лампой, он в первый раз в
жизни захотел быть отцом, а когда он женился на Ольге Михайловне, он уже
прошел длинный путь отцовства, многое зная о Мушке. Он представлял ее
отчетливо даже ребенком до году, когда училась она ходить, осторожно
выставляя косолапые ножки и хватаясь за стулья ручонками, и говорить,
называя пока все, что видела, своими короткими именами: море у нее было
"дека", налить воды - "дека-дека", пароход - "у-тю-тю", гвоздь - "дык",
молоток - "дык-дык", а сахар почему-то "гыль-гыль-тя".