"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Медвежонок (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

такой, что айнские бабы и без слов догадались, что генерал едет.
Подполковник Выставкин из первого батальона, скорый на слова, но
службист плохой, незадолго перед этим (на время, конечно) поссорился с
другим батальонным, Зеленгуром, и потому теперь, проверяя готовность своих
рот, он кричал то и дело:
- Это вам что? Второй батальон? А?.. У меня чтобы службу несли, а не
брюхо... Это вам не второй батальон, нет-с! Извините!
А Зеленгур, усатый, понурый и с одышкой, когда замечал неисправность в
своих ротах, говорил язвительно и медленно:
- От, покорнейше прошу... Хым... Совсем же это, как в первом
батальоне!.. Кому ж у них и учиться, как не нам, дуракам! Хым...
Генерал приехал с вечерним поездом. Встречать его на станцию выехал
Алпатов с Шалаевым и верховым ординарцем подпоручиком Ткачом. Дорога в
стороне от колеи была легкая, но Ткач, точно никогда не ездил верхом,
управлял лошадью сразу всем телом - и руками, и ногами, и даже правым
плечом. Это было первое смутное беспокойство Алпатова - плохой ординарец; и
сердито крикнул ему, подъезжая к станции:
- Поручик!.. Не закапывать ре-едьки-и! - и сказал недовольно Шалаеву: -
Выбрали тоже сокровище... Спасибо вам!
Когда остановился поезд и из синего вагона вышел генерал, очень
высокий, немного, около самой шеи, сутулый, в небольшой красной фуражке и
щегольской шинели, Алпатов двинулся к нему. На платформе толкалось много
народу, сновали носильщики, пробегали с чайниками крикливые дамы, но даже
дамы расступались перед Алпатовым - такой он был выпуклый и решительный, а
сам он глядел только в небольшое лицо генерала, бритое, с подрезанными
рыжими усами, с круглыми мешками внизу глаз, и, ставя прочно точные шаги -
ни один ни больше, ни меньше другого, - отмечал дальше у генерала: нос
длинный, сухой, с белым стрельчатым переносьем, зубы редкие, уши - топыром.
Адъютанта его, необычно свежего, красивого, статного штабного подполковника,
он взял глазами уже после, когда представился генералу.
Бывают странные встречи: случайно мелькнет перед глазами человек, а его
потом долго помнишь. Забудешь иногда тех, с кем вместе рос, учился, служил,
а этого случайно мелькнувшего никак не можешь выбить из памяти. Так
показалось Алпатову, что если бы генерал и не был его начальником и не был
бы даже генералом, и попался бы ему невзначай где-нибудь на улице, а потом
навсегда пропал бы из глаз, все равно он бы его не забыл: нельзя было
забыть, а в чем оно заключалось, незабываемое, - объяснить мудрено.
В четырехместном фаэтоне разместились так: на заднем сиденье генерал с
адъютантом, на переднем - Алпатов с Шалаевым, и пока ехали к городу через
вырванные у тайги поля - теперь теплые на вид под низким солнцем, как сырая
на просушке овчина, - все время смотрел в это большеносое, рыжеватое, сухое,
сухоглазое новое лицо Алпатов, не подобострастно, не наблюдающе, а так
как-то находилось в нем больше и больше на что смотреть.
Генерал говорил негромко, с растяжкой, немного в нос, но точно, четко и
весьма уверенно, только ударения ставил иногда на таких слогах, на которых
никто не ставит.
Он спрашивал - Алпатов отвечал, и сначала отвечал словоохотливо и с
готовой улыбочкой, как милый хозяин, желающий занять гостя, потом - по
трем-четырем морщинкам около глаз - заметил, что это не нравится генералу,
тогда он круто перешел в излишнюю краткость, похожую на строевую.