"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Медвежонок (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу авторакак-то на проскомидии, вышел вдруг на амвон со стареньким поминанием, потряс
им над головою, гневный, и закричал на всю церковь: - Чье? Прихлынул ближе к амвону народ; перешептывались, озирались: чье? - Чье поминание, спрашиваю? Еще ближе столпились, дышали друг другу в затылки, напирали плечами. Дрожала в крупных пальцах о.Герасима виноватая книжечка, маленькая, трепаная, в красненьком переплетце. - Да чье же, наконец? Есть ему хозяин? И вот старушка из-за колонны, возле самых дверей: - Никак мое!.. Ой, тошно мне!.. Никак мое, батюшка. - Так что ж ты мне, старая палка, что ж ты мне копейку, а? Копейку за сорок душ, а? Сорок покойников тебе поминать за копейку, ах, язва!.. И шваркнул, сердитый, поминание вместе с копейкой через всю церковь старухе в ноги. А то повадился было один баптист встречать о.Герасима на улице и заводить с ним речи о первородном грехе, и о спасении, и о том, что нельзя натопить дома, если жечь дрова около него, а нужно топить внутри - и спасешься. Начинал издалека, сознавался в мучительных сомнениях, спрашивал совета и справлялся, как гласит Писание; но сам Писание знал куда лучше о.Герасима, ни в чем не сомневался и то на том, то на этом ловил его ехидно. Однажды надоело это протопопу. - Ты - бабтист, значит - от бабы. В православие ты не пойдешь - вижу. Не хочу говорить с тобой. Пошел! - Батюшка, это неправильно. Конечно, и вы - от бабы, как всякий Осерчал протопоп и, так как был здоровее, сшиб его с ног и долго бил набалдашником посоха и пынял коленом. А за свадьбы он, не в пример прочим попам, назначал по рублю с ведра водки и тут не ошибся: в Аинске неслыханно много пили на свадьбах. Отгорели наполовину свечи. С каждым часом записи протопопа делались все длиннее. - Ничего с ним не поделаешь, - скромно сказал о нем казначей, поводя головою. - Его день, его, - добавил Бузун. А Алпатов внимательно осмотрел всего о.Герасима, - показался он ему, красный, толстый, волосатый, похожим на ярого быка, и не скрыл он этого - толкнул Бузуна: - Эй, не стой на дороге: землю роет! И удивились даже, что ничего не сказал на это поп: только сощурил злые рысьи глазки и выдохнул носом. За ужином много пил Алпатов, заливал проигрыш, боль под ложечкой, смутную стиснутость, связанность и тоску, и очень хотелось подшутить то над тем, то над этим. Капитана Пухова, весьма безобразного человека, с двумя красными шишками над правой бровью и на шее, вечно потного, мокрого, с глубокими морщинами вдоль щек, весело назвал милашкой; казначею, с молоденькой женой которого говорил о ветчине, погрозил пальцем и подмигнул значительно: "Поглядывай, старче, посмат-риваай!.." Учителя прогимназии Ивана Семеныча, сидевшего с ним рядом (не того, который диктовал в форточку, а другого), хлопнул по плечу и сказал ему вполголоса что-то такое, отчего |
|
|