"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Медвежонок (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу авторазапекается?
- Как? Вот новость какая!.. Вымочить в воде, а потом... потом в тесто: повалять да в печь. - Ха-ха-ха... плохая хозяйка! Понятия вы об этом ни малейшего, а окорок запекать - это целое искусство. Хотите, расскажу подробно. Возьмите окорок, подымите ему шкуру - она отстанет, не ножом только, а пальцами, вот этими самыми пальчиками; шкуру содрали, сахарным песком сало присыпьте - сахару не жалейте; присыпали, проколите шкуру опять деревянными гвоздиками, - вот после этого уж в тесто. А в тесто отрубей добавьте, а не из чистой муки. В печке же ему стоять полагается, ну-ка, сколько? - Час. Или, может быть, меньше... Не знаю. - То-то - два с половиной часа. Я уж вижу, что вы не знаете. Два с половиной часа для среднего окорока в полпуда. Два с половиной. И когда молодая женщина, пожимаясь от невнятной тоски, спрашивает: - А сахар под шкуру зачем? - объяснить ей: - Это для мягкости вкуса, а как же? Для сладости. И добавить игриво: - Вот на такой окорок, ждите не ждите, а уж я к вам в гости приду. И еще добавить на ухо, но так громко, чтобы всем кругом было слышно: - А когда у вас маленький будет, приглашайте кумом. Неторопливый и важный, считался Алпатов крестным отцом до полусотни айнских ребят, и не было в Аинске такой глухой улицы, где бы не копались в пыли то Ваня Брёхов, то Коля Штанов, то Надя Мигунова - все крестники Алпатова. Сначала был чай, а за чаем, если гость отказывался от варенья, лиловая - Ну, конечно!.. Я так и знала: пьете! И хотя в Аинске все пили, и не пить было никак нельзя, и не варенье - даже сахар к чаю многими признавался лишним, но как сочла нужным она удивиться этому лет двадцать назад, так и теперь все удивлялась. Алпатов хотя из любезности и говорил, что любит играть со скупой женой лесничего, но уселся за одним столом с о.Герасимом, казначеем и Бузуном и сам предложил преферанс двойного счета с "разбойником", чтобы игра была азартнее и крупнее. Не везло; хотелось быть шумным и веселым, но торчала навскрыше шилохвостая шеперня: ни виста, ни масти. Нет людей суеверней картежников: три раза менял места Алпатов; садился и в прорезь стола, и в линейку, и опять в прорезь - карта уходила от него веером: то играл казначей - старенький, с сухой бородкой, утиным носом и тряской головой, то Бузун, то о.Герасим. И если кому везло, то больше всех ему, этому львинокудрому протопопу с рысьими глазами: распустил по зеленому полю черную рясу, сел всех шире и всех приземистей и раз за разом назначал игру. - Вы не молебен ли отслужили, отец Герасим, несравненный мой? - ласково спрашивал Бузун. - Да-а, а как же? Науму-пророку. Служил, служил. - И что бы вам уж кстати за нас-то, грешных! - тряся головою, подхватывал казначей. - И за вас я служил - Флору и Лавру и святому Власию, служил, служил. Дерзок был на слово протопоп. Но знали, что и у себя в соборе он тоже уверенно прост. Случилось |
|
|