"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Движения (Поэма)" - читать интересную книгу автора

головой и сказал, чего никогда не говорил прежде:
- Вы зачем же так толкаетесь?.. Толкаться нельзя.
- Что-о тты? - вскинулся Антон Антоныч.
Митрофан выждал время и, также мигая глазами, добавил степенно:
- Тоже и кричать так незачем... Зачем же кричать?..
И пока изумленный Антон Антоныч пришел в себя, он уже вполз боком в
темный вечер и пропал в нем.
Машиниста Шлыгина спрашивал Антон Антоныч, того, который управлял
молотилкой.
Шлыгин был городской слесарь, молодой, костистый, нескладный,
одноглазый, когда-то выжгло ему глаз искрой; левой рукою дергал не в такт
речи, а правой все приглаживал волосы, торчавшие острыми пиками во все
стороны.
- Искусство это, - четко начал Шлыгин, - нашли действительно. Было оно
из тряпки, а в тряпке - вата, а в вате уж это самое искусство. И все это в
мокром виде - очень правильно было сделано... А садовник Дергузов, так тот
прямо и угадал! "Это, говорит, то, чем подпалюют". Вот, хорошо. Митрофан,
значит, тряпку спрятал, а мы с Дергузовым искусство взяли: так, кусочек с
пол-пальца, как янтарь, - горячее, и дым от него душный. Я его в землю под
яблоней и закопал, - не в том месте, где Митрофан, а дальше. Вот, хорошо.
Потом, после уж бунта, урядник говорит: "Где, говорит, ты искусство зарыл?
Покажь сейчас". Я его повел к месту, стали копать, а там уж зола одна, да
так еще - желтые крупинки кой-где - все сгорело!.. Зачем-то в спишешную
коробку золы этой взял: "Там, говорит, разберем..." С головой он, урядник! И
что он там разберет в земле, в золе?.. Тоже разборщик!
Посверкивал белком одинокого глаза весело, точно сам и заварил всю эту
кашу.
- Кто поджег? - коротко спросил Антон Антоныч.
- Я не свят дух, барин!.. Кто поджег - руки не оставил. Тут ума много
нужно, чтобы узнать, - отвечал Шлыгин, а глаз его смотрел ярко и весело.
Садовник Дергузов, густобородый, ширококостый, плотно стоял перед
Антоном Антонычем, шумно дышал большим бородавчатым красножилым носом,
смотрел на него уверенно и сурово и говорил не спеша.
Он не служил в имении - недавно прогнали за пьянство, - работал
поденным на молотьбе.
- Фосфором подожгли, это уж известно, - говорил он.
- То ты и поджег, разбойник! Ты? Убью, если не скажешь! - кричал на
него Антон Антоныч.
- Это не мужик поджег, - спокойно сказал Дергузов, глядя ненавидящими
глазами... - Это нам, мужикам, недоступно... Фосфор этот - его где возьмешь?
- Ты! Ты!.. Ты крыс фосфором морил! - кричал Антон Антоныч.
- Крыс-мышей этим суставом не наморишь... Как же скажи, пожалуйста,
наморить, когда он и в земле-то ишь сгорел, - зола осталась? Уж про свежий
воздух и говорить нечего... Как же им морить? Положить в мышеловку да
сгонять мышей изо всех нор - скорей его ешьте, а то ему некогда, - сгорит?!
По-вашему, так выходит?
- Да ты что мне грубишь, га?
- Я вам не то что грублю, я вам объясняю только...
- Да ты не груби мне, азият, ты не груби, мошенник! Не гру-би-и-и!
Антон Антоныч тряс кулаком перед самым его носом, а Дергузов сдержанно