"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

кровавыми бороздами.
Когда ребенок плакал, он становился страшным, превращаясь в один
уродливый красный ком.
Звериная лапа вырвала из него смех еще до рождения.
- Это что?.. Это зачем? - строго спрашивала у всех Антонина, когда,
испуганная, устала плакать.
- Родимое пятнышко это, - говорили бабы. - Родимое, так и будет... Это
ничего.
- Отчего это, бабоньки, отчего это?
- Кровь запеклась... С глазу это бывает, с черного. Черные глаза, они
завидущие... Кабы знать, чей глаз, привесть бы, - снял бы, да где его
узнать, чей? Терпи, ягодка. Это скорбь тебе дадена в наказание. Бог нацепит
рог, и то носить надо.
Бабы все были степенные, и оттого то, что они говорили, казалось таким
прочным, как ременные плети. Мало было слов у них для объяснений и жалоб, и
потому широкие это были слова и много было вложено в них немого смысла.
Но Антонина боялась этих слов, боялась баб, и сухой свекрови, и матери
Маланьи, и невестки Марьи.
Она кормила грудью жадного плакучего урода и закрывала ему лицо, чтобы
не глядеть. Только в высоком коноплянике на огороде, где никого не было
видно за толстыми плотными стеблями и душными листьями, Антонина долго
глядела на чмокающее багровое личико, прикрывала пятно рукою и шептала
страстно и отчетливо:
- Уродина ты моя, несчастная! Уродина! А, ты уродина? Кому ты нужна
будешь? Кто тебя любить будет?
Ребенок морщился, может быть, пробовал улыбнуться, но выходило так, как
будто собирался плакать. Тогда Антонину охватывала жалость, похожая на
злость; она тискала девочку, подбрасывала ее выше конопляника, и когда она
начинала реветь раздирающе, ложилась и плакала вместе с ней.
Она стала подозрительной и ревнивой. Ей все казалось, что на всех
перекрестках говорят о ней и об ее уроде.
Ребенок был крикливый, болезненный и по ночам не давал спать, а ночи
подошли короткие и трудные: убирали хлеб.
Просыпаясь от его крика, Антонина ясно начинала ощущать, что он не
нужен ни ей и никому теперь и не будет нужен после, что он ей противен, что
он даже не ее, потому что она ждала не такого.
Спали в риге, так как в избе было душно. И, просыпаясь под крики
ребенка, Антонина видела, как на широких воротах риги, подбеленных луной,
мелькали уродливые лесные тени и смеялись.
Слышалось тяжелое сопенье спящей свекрови справа и тихо ползущий по
земле крадущийся шепот Дениса:
- Максимка, разве он умеет?.. Сопляк! Куды ему?.. Эх, закатили бы такую
девку - загляденье!..
Антонина еле видела его в темноте, но он представлялся ей ярко -
нескладный, всегда полупьяный, с мочалистой светлой бородой, с незакрытыми,
видными насквозь, смеющимися глазами.
- Скажу! - угрожающе шептала она, подымаясь.
- Ну-ну-ну... лежи знай... Я ничего, ведь... так... - полз ей в ответ
беспокойный шепот Дениса.
Отвернувшись, он начинал храпеть и засыпал и стонал во сне.