"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

III

Выдали замуж Антонину.
Взял ее милюковский же парень, Максим, сын сотского Дениса Кызи.
Венчались в сентябре. Когда шли к венцу, падал дождь, размокли белые
дешевые цветочки в волосах, и незаметно плакала Антонина. Сзади хихикали
девочки; впереди кружились ребятишки, белоголовые и голосистые,
оборачивались назад, толкались, делали удивленные лица и кричали:
"Глянь-кась, порченая венчаться идет!" Выходило смешно почему-то. Церковь
была темная, пустая и гулкая. Отец Роман долго не хотел венчать и ругал
Кирика за то, что принес не все деньги. У Максима было желтое скуластое
лицо, жидкие волосы в кружок, плоский подбородок. Держался он несмело,
исподлобья и ненужными руками поправлял красный кушак на новой пахучей
поддевке.
Когда пили в избе Дениса, Антонине казалось, что это ее продали и
пропивают.
Кирик с Денисом сидели обнявшись, были красны. Угощали друг друга
водкой и кричали что-то, не слушая один другого. Плясали парни, дружки
Максима, так, что отдавалось в голове, как под большим колоколом во время
звона; пели бабы; кто-то не в такт песне дико взвизгивал; с улицы стучали в
окна; просили водки и грозили выломать дверь.
- Цветики мои алые!.. - вспомнила что-то Антонина и потом все забыла.
- Бывает это с ней: в голову вступает; это ничего, - конфузливо
объясняла Маланья.
Ее отнесли на кровать, а ночью под утро пришел к ней Максим, пьяный и
потный, и до белого дня дышал на нее перегаром.
Днем же опять шел дождь, слезились маленькие окна и давил потолок...
Опять была полная изба народу, и пили водку...
В ноябре Максима взяли в солдаты, а Антонина впряглась в бабье дышло и
повела хозяйство. Зимою пряла в две прялки со свекровью. Как нитка, тянулись
длинные мысли и свивались в клубок, откуда им не было хода.
Мысли эти были - сугробы за окнами, жуть и холод по ночам, приставания
Дениса в темной избе, Максимов ребенок под сердцем. Хотелось представить
дорогу, и дорога выходила зимняя, холодная и белая и уходила с обеих сторон
в почерневший от холода лес. А сжавшийся притихший лес казался еще более
страшным, чем раскидистый и зеленый.
Лицо у свекрови было до времени изжитое, маленькое и сухое, как на
старых иконах.
Кашляла в два приема по-бабьи, - ках-ках, - никогда не смеялась и
говорила тихо скрипучими словами, точно пилила осину.
Семь ребячьих могил было у нее на милюковском кладбище.
Антонина глядела на ее тонкие руки, и что-то сжималось и сохло в ней, в
самой середине.
От сугробов в избу через слепые окна вливались густые синие тени,
расползались по лавкам и глиняному полу и сплетались в колдовские узоры.
Все хотелось кого-то и о чем-то спросить, и некого было.
Летом, когда в избе тучами плавали и гудели мухи, Антонина родила
девочку с огромным пятном в половину лица. Пятно было ярко-багровое,
начиналось на лбу тремя наростами и спускалось, через левый глаз и всю щеку,
на тонкую шею, точно звериная лапа сжала на лице когти и взрыла кожу