"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

вдруг душно, как тогда в лесу. Березки, обвивавшие иконостас, потемнели и
стали огромными, и, как вековые стволы дубов, глянули на нее сбоку
шестигранные колонны, а люди кругом стали, как мелкий лес. В запахе дегтя и
дыма кадил, как в скорлупе, почудился знакомый запах гниющих листьев и
топкого болота, а вышедший из алтаря в зеленой праздничной рясе старый
милюковский священник, о.Роман, закачался вдруг в глазах, присел и ринулся
на нее с поднятыми руками, страшный и гогочущий, широкоглазый и алчный, как
та голова.
Антонина упала с размаху, дико вскрикнула и билась на полу в тесном
кругу расступившихся ног, клокочущая, обнаженная.
Подняли и вынесли кликушу, и с тех пор Антонина боялась церкви.
Рослая она вышла к семнадцати годам и красивая, задумчивая и строгая.
Фильку уже женили и поставили ему избу рядом с отцовской избой. Такой
же большой и прочный рабочий вол, как и Кирик, Филька стал обстоятельным
мужиком, не спеша ступал тяжелыми сапогами, пил по праздникам водку и
вздыхал по земле:
- Эх, земельки бы!
Двум крепким и простым, как обрезки пней, рукам тесно было на двух
десятинах надела.
Земля всосалась в него в те жутко колдовские весенние дни, когда
подымают ярину для посева и когда, щедрая, она бросает в воздух свою силу в
виде струистого синего пара, и в те пряные летние дни, когда цветут хлеба
целомудренно-незаметными зелеными цветами. Тогда она вошла и на всю жизнь
одни и те же замесила в нем густые и степенные, простые мысли, такие же
простые, как комья чернозема.
И от жены его Марьи пахло той же землей, двумя десятинами черной земли,
уставленной копнами и исполосованной ободьями колес.
Бабка Марья давно умерла, та, что знала лесные тайны, и не у кого было
спросить: "Это зачем?", а молодая Марья не любила Антонины.
- Вот недотыкомка-девка, вот девка-шалаш... - говорила Фильке. - Ходит
- слоны слоняет, а то сядет, глядит спущими глазами, как куля... Думает!.. И
чего думает, и чего думает!.. Просто, право слово, правда истинная...
Качала головой и добавляла заговорщицким шепотом:
- Боязно мне от нее: ну, как зарежет ночью?
Лицо у нее было, как луна, безбровое и круглое.
Филька смеялся.
Антонина любила околицу, и тихие межи в поле, и шелест облаков,
выползающих на широкое небо из-за лесных верхушек.
И любила смотреть в небо, так просто в самую синь, запрокинув назад
голову.
Тогда небо казалось живым: кто-то плавал в нем темными и светлыми
звездочками, легкими, как снежинки, много, часто, как густая сетка, над
ближними дальние, над дальними еще и еще, и так все небо двигалось и
колыхалось.
Антонина не знала, что это, и не знала, у кого спросить, и боялась
спросить, чтобы не смеялись, но сама думала, что это ангелы.
А в то время еще так пахло ромашкой, огуречной травой и чабером, точно
земля молилась.