"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

баба-цокотуха, потом осипшая, прохваченная сыростью, безответностью и
тишиной.
Антонина не могла себе объяснить, зачем она оделась, ощупью находя
платье, отворила окно и тихо соскочила на двор, но на дворе, несмело
пробираясь на стук в темноте сквозь кусты лебеды и щепки, она поняла, что ее
толкает любопытство, что это почему-то страшно, что кто-то будет над нею
смеяться, но что она все равно пойдет.
Залаяла собака вблизи, сразу отчетливо и резко, за ней другая меньше и
дальше, может быть, около Зайцева. Продвинулся вперед бердоносовский дом с
сараем двумя мреющими темными пятнами, и мелькнули в глазах ворота с широкой
крышей, похожей на гроб. Собака узнала, визгнула и пошла рядом; собака была
пестрая - белая с черным, - и видно было, как двигались только одни белые
пятна; где-то в воздухе вилял белый хвост, и стало почему-то смешно, потом
тоскливо. Кубарем подкатилась и другая собачонка, каштановая днем, теперь
серая, как земля.
Антонина остановилась, огляделась и совсем близко услышала колотушку.
Привыкшие к темноте глаза Зайцева наткнулись на нее вдруг и
встревожились.
- Это кто там? - строго плеснул он в воздух.
Слова глухо шлепнулись около, как прыгнувшие жабы.
- Это я... стряпуха, - несмело ответила Антонина.
Зайцев промычал что-то и подошел ближе, вышмыгнул из темноты, чуть
звякая колотушкой, и уже можно было рассмотреть, что он или в высокой чуйке,
или в тулупе: торчал воротник выше головы и висели полы.
Подошел, кашлянул, стало слышно душное сопенье.
- Стряпуха?.. мм... Дела!.. Наши, значит, тово... не зевают?
Антонина стояла и смотрела и чувствовала, что робость ее куда-то
уходит.
- С кем снюхалась-то?.. Интересно секрет узнать, к кому это вышла? - В
шуршащих словах пряталась зависть.
- К тебе, - просто ответила Антонина.
- Смеяться тут нечего, - обиделся Зайцев, - ко мне ведь тоже ходили...
Думаешь, как теперь, - такой всегда был?.. Я герой был в свое время...
конешно, теперь не пойдут.
- А я вот пришла, - так же просто и тихо ответила Антонина.
- А я не посмотрю и по шее дам, - прошипел, отодвигаясь, Зайцев.
- За что по шее?
- За то, не форси!.. Чего форсишь?.. Ишь, на хорошее дело вышла!.. Я -
караульщик, возьму и не позволю... И не форси.
- Это к тебе я вышла, жалко стало, - объяснила Антонина.
Зайцев подумал, поверил и опешил.
- Ко мне? Чего ко мне?.. Жалко стало... Угу... Жалел волк кобылу,
оставил хвост да гриву... Ко мне!
Он ронял бессвязные сиплые слова, больше объедки слов, такие же, как и
его лицо, и придвигался ближе, ошарашенный и недоумелый.
Потом он нащупал в кармане спички, вынул, зажег и увидел серьезные
большие глаза на бледном лице, а она - знакомый цветной шарф, голую десну и
красно взрезанные веки над остатками глаз. Спичка потухла; Зайцев притушил
ее пальцами и бросил.
- Я - вон какой, - уныло прогудел он, как шмель, - не видела как