"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

он", - говорили о нем мужики.
Антонина увидела его вблизи на другой день. Гудела машина, стучали
топоры. От большого нового дома самого Бердоносова, с резными окнами и
крылечком, к спальням рабочих шла по зеленой траве тропинка; сеялся мелкий
дождь, и лес казался синим и глубоким, как омут.
Было жутко от нового места, и дождя, и стука невидных топоров, но когда
вдруг к окну кухни подошел своей расхлябанной молодцеватой походкой Зайцев в
цветном шарфе поверх рта и глянул на нее раскисшими остатками глаз, она
всплеснула руками, ахнула и откачнулась.
Зайцев прошел дальше, гундося какую-то песню, а Антонина, придя в себя,
несмело выглянула из окна и долго смотрела ему вслед.
- Это, - кто это? - испуганно спросила она у стен.
К обеду пришел на кухню и Зайцев с отдельной посудой, что-то мычал, и
хлюпал, и улыбался облезлыми бровями. Антонина видела в окно, как он нес
свой обед в сторожку одной рукой, а другой придерживал шарф, и походка его,
оттого что были заняты руки, стала еще более развинченной и неверной.
Сходились на кухню партиями пильщики и дроворубы, кряжистые здоровяки,
сами похожие на корявые пни, с яркими опилками, застрявшими в густых
бородах, и приносили с собой густой запах лесных трущоб и трясины.
И голоса у них были нетронутые, резкие, как треск падающих подпиленных
сосен.
Щи дымились и окутывали теплым паром, и в нем они сплющивались в одну
сплошную кучу косматых голов и широких плеч.
Антонина не могла их отделить одного от другого, но ее сразу отметили
мужики. Кто-то назвал ее кралей, и всем понравилось.
- Краля, подлей-ка щей!
- Краля, - кашки!
- И откуда ты взялась на нашу голову? Краля и есть!
- Допрежь тебя тут старуха была, Домахой звали... Не понравилось ей у
нас, - хлопотно.
- Да знает она, чай... чего зря-то!..
Глаза мерцали, как огоньки на болоте; косматые головы торчали кругом,
как густой камыш.
Не уходили, пока не звякнул и не залился колокольчик, и всем вдруг
стало досадно.
- Безротый черт! - от души кто-то ругнул Зайцева во всю мочь легких.
- Объедок свиной!.. Музыкант!.. - поддержал другой.
- Заяц драный!
Они выходили неторопливо, как ребята, толкались в дверях, жали масло, и
захохотал кто-то, точно упало с печи железное ведро. А в окне Антонине видно
было, как у столба стоял и звонил Зайцев. Рядом с высоким столбом он казался
совсем маленьким, сдавленным, легким; сеялся мелкий дождь и кутал его, как в
паутину, точно хотел подтянуть по веревке куда-то вверх и там доесть без
остатка; и голос колокольчика был какой-то невнятный, как его голос,
обглоданный болезнью.
Вот он ударил резко раз, два, три, завязал веревку, посмотрел кругом и
пошел в сторожку, придерживая шарф левой рукой.
Антонина все время смотрела, как он шел, и, сама не зная почему, ждала
и хотела, чтобы он обернулся. Он обернулся и посмотрел на кухню, потом на
синий, как омут, лес, кашлянул и пошел дальше все тою же вихлястой походкой,