"Слава Сергеев. Подайте что-нибудь бродячим музыкантам" - читать интересную книгу автора

на которые все записывал-записывал всякие "мысли" и "зарисовочки",
телефончики, емельки, где-нибудь в городе, чтоб не забыть, а они потом
терялись или не лезли никуда и долго попадались в разных неожиданных местах,
будто ожидая чего-то, а потом исчезали, так и не дождавшись. А потом вдруг
вы на них неожиданно натыкаетесь. Возьмешь в руки, прочтешь, что написано:
мысль какая-то, пейзаж, несколько слов - и вспоминается этот вечер, или
день, или место, где это записывал, и иногда даже помнишь, о чем думал тогда
и с кем был... Как в Дельвиге. Помню, как она записывала свой телефон,
стесняясь и будто решившись на что-то (у девушки был муж). Или заголовок
газеты и две-три строчки - и тогда это казалось важным или вызывало, как
всегда, иронию, смех, гнев... А теперь... Что "теперь"? Теперь это история,
желтый клочок бумажки, а на нем буквы горят. Высший суд. Есть высший суд,
наперсники разврата...
Итак, эта глава о том, о чем хотелось бы написать.
Но не про то, что вы подумали, не про наперсников, а вот, например, про
уличных музыкантов в метро. (Или в переходах.)
Раньше, лет пять назад, какие-то ребята очень хорошо играли в длинном
переходе на станции "Проспект Мира - кольцевая". Теперь я там не бываю
почти, потому не знаю, стоят ли. Они играли обычно классику, в основном, я
так понимаю, итальянцев, Вивальди, "Времена года", ничего особенного, а
иногда что-то совсем простое, типа "Неси меня, олень, по-моему хотенью", и
это, естественно, особенно забирало. Каждый представлял себе, что этот олень
куда-то несет именно его, ветер в лицо, скорее прочь... Неси меня олень, в
свою страну оленью... Была скрипка, по-моему, виолончель и что-то вроде
флейты или валторны. А иногда оставалась одна девочка, с валторной (или
флейтой). Идешь, а она играет, и издали уже слышно. И это печально и даже
светло, и люди идут, опустив головы, и ты идешь усталый, и шорох шагов, и
все это из-за музыки вдруг становится таким пронзительно-отчетливым, что
хочется остановиться и закрыть глаза, чтобы не слепило, ощущение немного
приглушить. И тут же думаешь: нет, не зря, не зря это все, и (чуть позже) -
надо будет это все обязательно записать.
Или вот, программка. Московский театр "Тра-та-та". Адрес: Трубная
площадь, дом номер икс. Синенький такой листочек и дальше названия
спектаклей. Внизу: информационная поддержка: "Эхо Москвы", "Афиша", х.е-мое,
прочие по мелочи. И, несмотря на то, что в "Тра-та-та" главный режиссер
лично мне неприятен, потому что часто, выступая по ТВ, он ведет себя как-то
глупо, - некоторые спектакли хорошие. Сам бывал. Но дело не в этом, а в том,
что через какое-то время, может, не будет уже ни "Эха Москвы", ни журнала
"Афиша" (ну, театр-то этот останется, такие не тонут, только спектакли будут
другие), - будет приятно. - Вот, - скажешь жене, наткнувшись на эту
бумажку, - помнишь, ходили? - Когда? - Зимой, вот тут меленько написано: 12
декабря. - На что? - Ну как же, вот, А.П. Чехов, Б. Акунин, "Чайка" (ни
больше ни меньше). Помнишь? - А, да-да... Этот спектакль, кстати, так себе.
На бумаге, в книжке оно лучше. На бумаге забавно, а на сцене ерунда,
пошлятина. Но хлопали, все равно...
Мы еще потом пошли в такую маленькую кафешечку, там рядом, такая
смешная, называется "Крошка-картошка", павильончик, там только кофе и
бутерброды, и большие окна прямо на бульвар, и мимо машины несутся, огнями
слепят, и снег под фонарем сверкает, потому что холодно, а ты сидишь в этой
кафешке у окна, на высоком стульчике, что-то черкаешь на этой программке и