"Слава Сергеев. Подайте что-нибудь бродячим музыкантам" - читать интересную книгу автора

на все смотришь сквозь жалюзи, которые поднимать, кстати, не разрешают.
(Потому что это тебе "очаровательно", а не забывай, где живем. Москва,
Россия, плюс ночь уже. - Не надо жалюзи поднимать, - говорит буфетчица.) Но
все равно, здорово так сидеть, и можно прямо подумать, что то ли все это не
у нас, хотя как же не у нас - вон площадь Трубная, вон Рождественский
монастырь на горе... То ли у нас наконец-то стало все почти хорошо и, может,
все как-нибудь наконец-то образуется. (Потому что вроде пора бы уже.) А еще
туда потом зашел знаменитый актер Михаил Ульянов с какой-то женщиной.
Честное слово. Я прямо растерялся. Заглянули, смотрят, все места у окна
заняты, и ушли. Я видел через окошко, как они ловили такси на бульваре.
К чему я? Что теперь это все наше. В смысле это пространство-время. Вот
эта улица, эта кафешка, здания, афиши, газета на столе, "контекст" всякий,
разные исторические персонажи и мы.
А, кстати.

Надо любить Россию

Да? А я не люблю. Ну, дайте водки, только немного. Говорят про
эмигрантов, как достоинство большое: его, мол, тут во все дыры имели, причем
помногу, а он все равно: она (Россия) не виновата, люблю ее - и все тут. И
верю! (Это главное.) Ладно, эмигранты, у них "дым отечества", Клюев из
лагеря писал: "Святая Русь, тебе и каторжной молюсь!"
Если бы такое с женщиной, сказали бы: он мазохист, наверное. Но Клюев и
женщины... - хм-хм, в общем, вопрос сложный.
Просто тут живешь, привык давно, воспоминания, связи, вот этот двор,
вот эта улица, школа и дальше полем-пустырем, а там дом, где с девчонкой
одной из класса встречался, а еще три остановки по этой же ветке - детский
садик, куда сын маленький ходил, а там школа, где сам учился... И поехали.
Уже глядь, а он и плачет. Ну, махнешь рукой, обнимешь, ладно, что там,
перестань, я просто так, я же тоже... выросли, приросли, наше, надо
терпеть...
Почему?.. Почему терпеть?! Ваш звонок поставлен на очередь. Ждите
ответа.
И так из века в век. Долго ждать придется... Расскажу дурацкую историю.
В студенческие годы у нас в нефтяном институте был такой комсомольский
вождь нового типа, Миллер, по-моему, его звали, кто-то мне сказал, что он из
поволжских немцев, да еще вроде родители репрессированы. Его однофамилец
сейчас большой начальник по газу... Помню, как-то меня вызвали: куда-то я не
пришел, на какое-то их "мероприятие". А я как раз тогда купил ботинки
итальянские у одного друга (в магазине-то тогда один сушеный хрен можно было
купить, да и тот изготовленный на фабрике "Парижская коммуна") - оранжевые
такие, веселые, стильные "мокасины" - и весь день на них любовался, все под
стол на лекциях смотрел, а они там такие симпатичные мне говорят: ку-ку.
И вот этот Миллер меня вызывает в числе троих других несознательных,
смотрит на меня через очочки в оправке модной и говорит: что такое, мол, как
же так, вы что же, хотите ... (типа чтоб мы вас отымели)? И я вижу, что он
видит, как у Набокова, в "Приглашении на казнь", что я - чужой, и понимаю,
что надо бы покаяться для виду, никто же больше ничего не хочет, но
одновременно посматриваю под столом на свои итальянские ботинки, и вы будете
смеяться, но мне как-то неохота. Неохота каяться. Наверное, неохота