"Слава Сергеев. Москва нас больше не любит " - читать интересную книгу автора

"да"?
Что я буду говорить: и попадать?... Ха-ха-ха! Ха... Я вспомнил недавнюю
передачу по ТВ, там рассуждали - всерьез мы сейчас живем, или все это -
пародия. Один телевизионный персонаж, большой прикольщик, говорил, что
пародия, не всерьез. Вот этот парнишка, с анекдотичным именем Остап,
которого научили стрелять и который, возможно, скорее всего, применял свои
знания на практике, - он отчего пострадал, от "серьеза" или "пародии",
которые даже в его имени сплетены? Про тех, в кого он стрелял, я даже не
говорю.
Распрощавшись с ребятами, мы с женой потом долго шли по улице, было
холодно, по Покровке из Кремля в сторону Садового пронеслась кавалькада
черных иномарок с мигалками, вспоминали весь разговор, и почему-то мне опять
вспомнилась его мать.
Пушкарис Татьяна, в девичестве Честнева (бывший прапорщик назвал
фамилию), работница, мать двоих детей, город Волгоград, бывший Сталинград,
от их дома полчаса на автобусе до Мамаева кургана, сказал Остап Петрович.
Пушкарис Остап Петрович, двадцать лет, демобилизовавшийся прапорщик
российской армии, бывший школьник, бывший снайпер, бывший командир взвода на
Кавказской войне, сейчас гостящий у друга-художника в Москве, и его мать, и
старший брат, и я, и жена, и редкие прохожие, и даже те, кто промчался мимо
в "членовозах" с голубыми маячками, мы все - граждане Российской Федерации,
чей герб как будто между прочим красовался у Остапа Петровича на паспорте и
военном билете.

Фабрика бутербродов

Меня иногда ругают - где вы это все берете? Придумываете, наверное. Из
пальца высасываете. Наверное. Вот тут недавно "высосал". Дополнение к
предыдущим главам. Как говорится, тема - и вариации.
Были на выставке Филонова в Пушкинском музее. Юбилейная, сто лет - из
Питера привезли, с, так сказать, места жительства. Это было почти сразу
после Нового года, числа третьего, - я наткнулся на афишу в журнале, - давно
собирались, плюс делать было нечего, в посещении друзей надо было сделать
перерыв, и мы пошли.
Как ни странно, народу было много и было много хороших лиц, видно, у
многих людей в посещении друзей был перерыв, мы долго ходили по залам,
рассматривая все периоды: 1910-е, 20-е, 30-е годы. Ну, в 30-е я заглянул
мельком, уж очень тяжелое ощущение исходило от картин, а в 1920-х ходил
долго. Филонов, конечно, молодец, гениально все подметил - как от предметов
и отдельных образов, от тонкой индивидуальности и аристократической
отдельности эпоха перешла к количеству, снежному кому винтиков и гаечек,
огромной горе несамостоятельных деталей, как раньше говорили, "масс", -
теперь картинка складывалась из них, из их течения, их грандиозных
муравьиных построек и битв. Поднявшись на второй этаж, посмотрели на большой
стенд с датами жизни и творчества - после 1929 года все как положено - в
1930-х не выставлялся, в 1942-м умер в блокадном Ленинграде, но обошлось без
лагеря.
Постоянно писал, писал как сумасшедший, ничего другого практически не
делал, его заставляли хотя бы поесть, детей не было, работы не было, друзей
и знакомых почти не было, жена была старше на двадцать лет - она кормила и