"Слава Сергеев. Места пребывания истинной интеллигенции " - читать интересную книгу автора

Я помню сережин устный, так и незаписанный, по-моему, совершенно
пронзительный рассказ, как его отец с бабкой просили милостыню в войну, и
еще про то, как маленький мальчик в деревне слышит по радио, что запустили
первого космонавта...
При этом я бы не назвал его ни умным, ни добрым... Типичный, как и все
мы, российский гражданин конца века или конца империи (а может и вообще
русской государственности, а?), и возможно от этого часто беспричинно злой,
иногда мелочный, иногда широкий, с букетом комплексов и манией величия, с
какими-то невысказанными обидами и словами в душе, невысказанными потому,
что его никто не научил и не учил никогда, не сказал, что это можно -
говорить, анализировать, думать о себе - и от этого вместо слов слышно
только мычание, что-то нечленораздельное и ругательства за рюмкой:
"Проклятые коммунисты-евреи-демократы, продали Россию!..".
Эх, Воропаев-Каратаев...
Он чем-то очень был похож на одного персонажа из моей студенческой
юности. В то время летом я часто подрабатывал в геологических партиях в Коми
АССР, так вот, там, в общежитии, жил один буровой мастер, по имени тезка
нынешнего главы русской царской фамилии - Владимир Кириллович. Как и почти
все люди этой тяжелой профессии, Владимир Кириллович в дни отдыха страшно
пил, становился агрессивен, неуправляем, смутен, приставал с какими-то
мрачными разговорами - в общем, полный набор, смотри чуть выше. Зато во
времена ремиссии, как сказали бы медики, посталклогольного синдрома, не было
в общежитии человека приветливее и душевнее. Койка его была по-военному
аккуратно заправлена, на тумбочке дымился ароматный чайник с какими то
травами из тундры, а сам тезка Великого князя часами сидел у общежитского
окна с книгой "Современная австрийская новелла" в руках. И не думайте, что я
сейчас вру и название книги придумал для колорита - все чистая правда!..
Да... Ладно. Надоело теоретизировать. Не знаю, обьяснил ли я вам
что-нибудь. Впрочем, все равно.
В переулках шел снег. Мы в молчании дошли до Бронной. У бывшего "Аиста"
рядком стояли "Мерседесы".
Нет, вы ни в коем случае не должны думать, что я тоскую по прежним
временам, но каждый раз, когда я прохожу мимо, я вспоминаю, как сдав, так
сказать, "творческие работы" в приемную комиссию находящегося неподалеку
Литературного института далекой весной 1987 года, я пил в "Аисте" с каким-то
поступавшим поэтом-почвенником портвейн "Агдам" и закусывал сосисками с
горошком. Поэт читал свои стихи. В стихах сожалелось о погубленной юности и
уходящем величии державы...
И не я один.
- Пили на первом курсе портвейн здесь, - сказал Воропаев.
Ларек напротив театра на Бронной был закрыт. Ностальгия откладывалась.
- Поехали домой, старик, - сказал я. - Ленка накормит, спать уложит. Я
устал. Да и тебе завтра рано...
- Какая любовь могла бы быть у нас с этой дурой в очках, - вместо
ответа мечтательно сказал Воропаев, - она бы сразу не то что про свое НТВ,
про все на свете бы забыла...
- РТР, а не НТВ...
- Какая разница, я не об этом...
И он замолчал, а потом вдруг тихо что-то запел. Я сначала не разобрал,
что, а потом вдруг слышу: