"Иннокентий Сергеев. Кабиры (цикл: Дворец Малинового Солнца)" - читать интересную книгу автора

никто бы не назвал скупым, но лишь теперь, придя в эти стены, можно было
увидеть, что такое настоящая роскошь. Повсюду были словно из снега
вылепленные статуи, бронзовые канефоры держали серебряные блюда, на
которых лежали плоды, раскрашенные столь искусно, что обманули бы самого
Зевксида, посреди ослепительных залов сверкали струи фонтанов, они вились
и переплетались как хрустальные змеи и рассыпались брызгами. Каждый изгиб
ленивых стен был исполнен неги и радости. Дом был почти полностью
перестроен. Лестницы стали шире и просторнее, стены украсились росписями.
Против стола в триклинии было устроено специальное место для музыкантов,
игравших во время пиров, длившихся обычно до утра. Танцы были столь
изящны, что услаждали глаз, не утомляя его, блюда следовали за блюдами, и
ни в чём не было недостатка, и дорогие вина сменялись редкостными и
бесценными, но и они едва могли сравниться с музыкой.
Утром я возвращался к Гингрине, и она очищала меня своей любовью. Когда я
входил к ней, я входил в мир чистоты и нежности, и улыбался ей, а слёзы
мешали мне видеть её лицо, и оно расплывалось, и очертания его были мягки
и неярки, и я падал в её объятья как в источник прохлады.
Я никогда не брал Гингрину на наши пиры, желая уберечь её от того, чем
они неизменно заканчивались, а заканчивались они столь бурно, что я,
знавший страстность Милены, не переставал поражаться. Теперь, когда она
обрела свободу, ею двигала только неутолимая жажда, и сладострастие влекло
её всё дальше и дальше, и не было ничего, что могло бы остановить её, и за
каждой передышкой покоя и бессилия следовал новый взрыв исступления.
Она возлежала, одетая в пышное густого вишнёвого цвета платье,
перехваченное золотым поясом, её волосы были искусно уложены в прихотливую
причёску, пальцы унизаны кольцами; накрашенная, благоухающая всеми
мыслимыми сладостями ароматов, она склонялась то к одному, то к другому
своему другу, подзывая принять поцелуй, и её глаза блестели.
- Недурно играет,- заметил Транквилл, кивая на музыканта.- Но я знаю, кто
играет лучше.
- Кто же?- спросила Милена.- Говори, я желаю знать.
- Почему Гингрина никогда не играет для нас?- спросил Транквилл,
обращаясь ко мне.
Я вздрогнул и ничего не ответил.
- Правда, почему ты скрываешь от нас эту девушку?- сказала Милена.- Пусть
она придёт.
- Нет!- воскликнул я.- Не надо. Неужели нам чего-нибудь не хватает? Ведь
всего у нас вдоволь.
- Нехорошо укрывать от друзей то, чем наслаждаешься сам,- сказал
Транквилл.- Пусть придёт. Я знаю, что она играет прелестно, почему же ты
не хочешь, чтобы она играла?
Моё сопротивление было сломлено, и Гингрина пришла. Она стала играть, и
все другие звуки умолкли, и сердце похолодело, так томительна была грусть
её музыки.
- И ты смел прятать такое сокровище!- вскричала Милена в негодовании.-
Пусть она останется с нами. Теперь она наша.
- Гингрина, иди к себе,- сказал я.
Милена попыталась воспрепятствовать этому, но я был непреклонен. Наконец,
она отступила.
- Что с тобой?- спросила она, когда Гингрина покинула зал.- Почему ты