"Юрий Сергеев. Становой хребет (Роман) " - читать интересную книгу автора

Вот и хозяйства мы свои крепко поставили, хутора с твоим отцом
прикупили, а нету радости от достатка. Изболелась душа. Нету тут вольного
духа, хучь бы одним глазком глянуть на родную станицу.
- А Кочетковы-то, всей семьёй подались назад, - приглушённо отозвалась
Марфа, - бросили и хутор, и землю, с детьми тронулись... Может, примут.
- Их при-и-мут... А нас с твоим батькой мигом в распыл изведут. Есаул
Якимов и сотник Быков у них на особом счету. Потешились наши востренькие
шашечки. Одно слово - семёновцы. Боюсь, и тут нас достанут. Сплю с
винтовочкой, разлюбезной девицей. Да-а...
Егор удивлённо выставился на отца, впервые слыша от него такую долгую
исповедь, да ещё перед девкой. Видать, накипело до невозможности и вылилось
разом.
Михей достал штоф вонючего ханшина - китайской водки, налил глиняную
кружку до краёв и хватил залпом, ловя рукой подсунутую услужливой матерью
ржаную краюху. Немощно скривился, продыхнул с закрытыми глазами:
- И водка тут, хучь тараканов трави... Гос-с-поди! Вот тебе и Расея...
отрыгнула нас, как блевотину, и размазала по чужим краям.
- А меня отец за китайского купца высватывает. В шелках, грит, Марфа,
будешь купаться, на рикше в Харбине на базар ездить, а то и в автомобилях.
Ещё раз привяжется - убегу. Буду лучше красных рожать, но не жёлтых.
Ей-Богу, убегу!
Михей Быков вприщур окинул гостью пытливым взглядом и недобро скривился
в улыбке. А улыбаться он вовсе не умел, оскалил жёлтые в щербинах зубы, и
показалось Егору, отец сейчас зарычит по-собачьи.
Смуглоликий, с проседью в кучерявых волосах, с приплюснутым широким
носом и выпирающими скулами, он походил на монгола или бурята - явно
когда-то подмешалась ненароком азиатская кровь в быковской родове.
Да и кличка у отца в покинутой станице была чисто забайкальская -
Гуран. Даже по имени не все его звали, Гуран и Гуран... Дикий козёл.
- Попрекаешь, значит, отца за есаульство? - опять осклабился, допытывая
Марфу. - Да что ты брешешь, баба-а... Не поймёшь своей куриной мозгой в
головёнке... Не поймёшь... И судить взялась... А ить и впрямь, на твоём бы
месте ни дня тут...
Пропади всё пропадом, как на костре горишь, - тяжело глянул на тихую и
забитую жену, словно укоряя её за неладное житьё, поднял глаза, и Егор
увидел в них такую бешеную жестокость, что стало не по себе, - ты чево
вылупился на отца!
За обувку выпорю, не погляжу, что осьмнадцатый пошёл. Ишь! Богатей!
Раскидался! Где хошь теперь, там и бери галоши, - поднялся от стола, налил
кружку мутного зелья и взахлёб выпил. Тонкая струйка ханшина сбежала по
густой бороде, расплылась пятном на подоле исподней рубахи.
Отёр усы ладонью и занюхал хлебцем, часто промаргивая слезливыми
глазами с запойно-жёлтыми белками. - Вот што, Марфутка, я надумал! Нравишься
ты мне. Женю-ка я на тебе этова балбеса с жёлтыми лампасами и при одной
калоше.
Вижу по тебе - сделаешь из нево казака! Мне б такую дочь! Ты поглянь на
женишка. А! Чисто принц из сказки, что белёсый, так в Труновых пошёл, а
кучерявина в волосах моя, - он долго и пристально пялился на сына, будто
впервые увидел его, не по годам взматеревшего, переросшего отца на голову, с
крупными желваками выпирающих через рубаху мускулов.