"Юрий Сергеев. Самородок (Повесть) " - читать интересную книгу автора

и провалил его донышком до синего жара.
В груди надсадливо пластался кашель, сотрясая жидкую бородёнку,
вырывался наружу и застил мокротой глаза. Беззвучно гас за избой день. Он
зажег семилинейную лампу с прокопчённым тонким стеклом и опять благодатно
раскинулся на топчане.
Тепло разошлось по углам, шевеля паутину, обсыпанную бахромой пыли,
колыхало в голове лежащего неспокойные и назойливые мысли воспоминаниями об
ушедшем лете, об увиденном и пережитом в тайге, о рудной залежи, свалившейся
негаданно за неделю до первого снега.
Из кухни сочился дурманящий запах варящейся картошки, смешанный с гарью
керосина из лампы. Рассосалась в непосильной усталости радость открытия
золота. Ничего не хотелось, кроме сытой еды и бесконечного отдыха.
"Что будет с самородком? Может быть, припрятать его до лучших времен?
Нет, нельзя, это же будет кража. А может быть, всё-таки... Такой образец!" -
мучил соблазн. Он ещё раз оглядел камень, вздохнул, положил в шапку.
Обжигаясь и давясь, ел картошку прямо с кожурой, обмакивая её в
зернистую соль.
На крыльце загремели шаги. Валерьян сорвался с места, спешно засунул
тяжёлую шапку под нары, приосанился в ожидании гостя. Дверь по мышиному
пискнула, пропуская в кухню геолога Прудкина, замещавшего Остапова летом.
Валерьян недолюбливал этого егозистого многословного подхалима. Прудкин
степенно вытер ноги о половичок и радостно ощерил частые зубы.
- Валерьян Викторович! Слава Богу, живой! Доброго здравьица тебе! Где
пропал? Заждались, заждались... Заклевали тут меня без помощи, загоняли.
- Что-то не видно по тебе, - ухмыльнулся хозяин.
Пётр не ответил и выхватил из кармана бутылку, Звякнул донышком о
выщербленный стол. Разделся, кинул к порогу начищенные сапоги, неуловимым
движением поправил галстук под обвисшим подбородком.
Лысеющая голова его смахивала на раздутую до неправдоподобия грушу.
Узенький лобик спадал вниз жирными округлостями развалившихся щёк, масляно
чернеющие глазки, вывернутые ноздри и ротик были похожи на червоточину в
этом красномясом плоду.
Воткни корешок в остренький затылок - можно на ярмарке показывать.
Пахнуло от гостя застойным перегаром водки. Прудкин норовил обнять
скитальца, ткнулся в его лицо алыми губками и умилённо, по-собачьи заглянул
в глаза.
- Жив-здоров, бродяга, а мы уж беспокоились, право, не знаю как. Все
думки передумали. Выпьем с возвращеньицем, Валерьян Викторович?
- Не могу я. Прихворнул в дороге. Кашель одолел.
- Вот и кстати выпить! Подлечишься, согреешься. Сейчас бы тебя в баньке
попарить, как рукой снимет. Красота!
- Какая банька, еле живой, - отмахнулся Валерьян. Слил воду из чугунка
и поставил его на стол.
Разварившаяся, с треснувшей кожурой сахаристая картошка исходила
аппетитным паром. - Только хлеба вот у меня нету. Сальца бы к ней...
- Ничего, так сойдёт, - Прудкин жадно схватил ещё горячую картоху,
торопливо налил в кружку и опрокинул её в рот.
Лампа дробно мигала нагорелым фитилём. Резало уши писклявым тенорком
нежданного гостя, заливисто перебирающего новости на прииске и в тресте:
кого повысили, кто уехал, кого посадили, кто из знакомых погиб на фронте,