"Олег Серегин. Дети немилости" - читать интересную книгу автора

знаменами, словно узкие свечи, вонзались в небо светлые шпили... Столица,
Тысячебашенный город, в часы раннего утра походила на символ самой себя.
Было свежо, ветер приносил запах мокрой листвы. Сад под окнами
пустовал. Люблю работать в саду - среди цветов и фонтанов люди перестают
вытягиваться, точно проглотили заряженную ручницу, и можно разговаривать, не
тревожась за душевное здоровье собеседника. Не то дело инспекции: муторней
занятия не придумаешь. Толково проинспектировать учреждение может только
тот, кто разбирается в тонкостях его работы, а я чувствую себя пугалом,
которое показывают подчиненным, чтобы те поаккуратнее брали взятки. Не
особенно лестно, и к тому же слишком остро напоминает мне об отце. Это он,
мой батюшка, возродил обычай высочайших инспекций. Он до чрезвычайности
любил порядок и фрунт. Перед моим прибытием тоже повсюду наводят трепетный
глянец, но отец-то смотрел насквозь, а я подчас могу только грозно сдвинуть
брови. Куда ни глянь - сравнение не в мою пользу...
По реке плыла баржа чистильщиков. Янева много чище, чем Неи: в
горожанах до сих пор живут старинные суеверия, бросать мусор в реку-деву
считается дурной приметой. Но город стал слишком велик, и купаться в Яневе
все равно можно теперь только выше по течению.
Я постоял, любуясь слаженным трудом рабочих, проделал пару
гимнастических упражнений и пошел бриться.
После завтрака я собирался минут двадцать потратить на отцовскую
корреспонденцию, а потом засесть в кабинете и разобрать ходатайства от
низших сословий. Памятуя, что до отъезда на полигон у меня всего два или три
часа, не было смысла приниматься за что-то серьезное. Письма землепашцев и
мещан случаются забавны, помочь им с их бедами чаще всего несложно, и
занятие это сходит за отдых.
Однако планам моим не суждено было осуществиться.
В личной приемной меня ждал гость.
"Ранняя пташка", - подумал я. На столе дымился мой завтрак, а у окна, в
глубоком кресле, восседал безмятежный Онго. На коленях у гостя покоился
большой блокнот, самопишущее перо покачивалось в замершей над строчкой руке,
а на маске непостижимым образом выражалось глубокое и вдохновенное
сосредоточение. Я улыбнулся: все это было не ново и не удивительно.
Удивительно, что Онго в такой час оказался здесь.
Не так много в мире людей и нелюдей, которых допустят в мою личную
приемную, пока я сплю. Безусловно, Онго - из их числа. Только дел у него не
меньше, чем у меня, а то и побольше, и являться за тем, чтобы
засвидетельствовать почтение и пожелать доброго утра, он не станет. Но
случись что-то серьезное, Онго вряд ли стал бы коротать время, сочиняя
стихи. Кто-кто, а он не побоялся бы меня разбудить.
Размышления и догадки мои едва не превратились в невежливую заминку, и
я поспешил сказать: "Доброе утро!"
- Доброе утро, Мори, - с готовностью отозвался Онго, откладывая
блокнот. - Как спалось?
- Спасибо, превосходно, - сказал я и уселся, нашаривая ложку. - Чем
обязан столь раннему визиту?
Как бы то ни было, времени у меня немного, а если у Онго срочное дело,
счет может пойти на минуты; лишать себя завтрака неразумно. У Онго
достаточно опыта и юмора, чтобы не оскорбляться по таким пустякам.
Готов поручиться, что под маской мой гость усмехнулся... Потом он