"Александр Серафимович. У обрыва (Авт.сб. "Железный поток")" - читать интересную книгу автора

дело кончилось? Не, слухай, парень. Нивка его не осталась сиротой, зачали
ее пахать да сеять братаны да зятья. Опять пробились зеленя, опять стал
наливаться колос. И сколько ни изводили мужика, - и на войну-то его гнали,
и по тюрьмам гноили, и нищета давила, и с голоду пух и помирал, а кажную
весну зеленели нивы, да-а...
Он помолчал.
Стояла сама себя слушавшая тишина.
А?
И кто-то, внимательный, полувопросом, полуутвердительно отозвался из-за
реки: "А-а-а!.." Наборщик молча стал носить из котелка.
- Ишь звезда покатилась, - проговорил длинный и рыгнул.
- Так-тось, братику... Сколь ни топчи траву, она все распрямляется, все
тянется кверху. И народ, сколь его ни дави, сколь ни тирань, а он,
братику, помаленечку распрямляется. Пущай жгут, пущай бьют, ноне город
разорят, завтра деревню сожгут, а наместо того приходится громить пять
городов, приходится жечь сто деревень - народ распрямляется, как
притоптанная трава. Глядим мы на тебя давеча, идешь ты, ковыляешь, глядишь
исподлобья, и кажут тебе вокруг только вороги, и к нам ты подошел - и нас
боишься. А мы сметили давно, что ты за птица, да я Митюхе говорю: "Не
трожь его, пущай обойдется". Ан вот теперь и оказалось, дело-то одно
делаем. Бона у нас, - старик мотнул головой на баржу, - чего хошь, в
каждой деревне выгружаем. Пущай народ любопытствует, пущай трава
выпрямляется... Охо-хо-хо!..
И за рекой: "Хо-хо-хо-о!.."



3

- Да вы чего тут стоите, дядя?
- На перекатах, вишь, не проходят баржи, глубоко сидят, а река нонче
рано обмелела, так пароход часть отгрузил и пошел через перекаты. Потом
вернется, с этой баржи снимет часть грузу и поволокет.
Наборщик лениво лазил в котелок. И вдруг мягко, с улыбкой огляделся
кругом. И впервые увидел тихую, молчаливую, задумчиво-спокойную ночь,
тонко дрожащие в глубине звезды, дремотный шепот невидимо бегущей воды.
Глубоко вздохнул и проговорил:
- Ночка-то...
Усталость, дикая, зовущая ко сну и отдыху, овладевала.
- Теперь хоть и вздремнуть бы, - две ночи глаз не смыкал.
- Погодь трошки, махотка с кислым молоком еще есть.
И длинный лениво поднялся, вместе со своей тенью прошел к лодке,
покопался и, держа в руках небольшую миску, вернулся и сел. Тень тоже
подобралась на свое место.
- Ну, ешьте. Доброе молочко.
В неумолкаемый ропот бегущей воды, который забывался, сливаясь со
стоявшей вокруг тишиной, грубо и непрошенно ворвался чуждый звук. Был
неясный, смутный, неопределенный, но разрастался, становился отчетливее и
наполнял ночь чем-то, чего до сих пор не было.
Трое повернули к обрыву головы и стали слушать.