"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

прозревает Бога, смиряется под его рукой, очищается в тигле, который
уготовила ему эта рука, благодарен Всевышнему за все, в великодушии своем
желает делать и говорить только то, чего требует от него долг перед
государством и истиной, и столь опасается проявить человеческую слабость,
что сам себе ставит самые строгие пределы справедливости и благочестия.
Такая добродетель в конце концов нашла себе награду еще в этом мире, и
награду тем более заслуженную, что принц, держась вдали от всего, не
прилагал к этому никаких усилий. Я уже достаточно описал этот поразительный
переворот, почему и ограничусь здесь лишь упоминанием о том, как министры
поверглись к ногам принца, завладевшего сердцем короля, какое влияние стяжал
он в делах, в какую милость попал и с каким тщанием стал входить в
подробности правления. Теперь он больше, чем когда-либо, усердствовал в
делах правления и изучал все, что может ему способствовать в этом. Он изгнал
все науки, служившие ему развлечением, и стал делить время, проводимое в
кабинете, между молитвами, которые сократил, и учением, которым занимался
как можно больше, а остальные часы посвятил королю, коего усердно посещал,
г-же де Ментенон, о коей заботился, супруге, коей свидетельствовал любовь и
благосклонность, а так же уделял много внимания своему двору, стараясь быть
доступным и любезным. Чем больше король его возвышал, тем старательней принц
подчеркивал свое послушание ему; чем больше уважения и доверия король ему
оказывал, тем лучше умел он отвечать на это приязнью, благоразумием,
учтивостью, а главное, хранил сдержанность, далекую от всякого искательства
и тщеславия и начисто свободную от малейшего самодовольства. В отношении
секретов, своих и чужих, он был совершенно непроницаем. Его доверие к
духовнику не распространялось на дела; я привел два незабываемых
примера,[19] Карле V,[20] Карле VII,[21] Людовике XII,[22] Франциске I,[23]
при его внуках,[24] при Генрихе IV[25] королевство обязано было своим
спасением именно высшей знати, представители коей знали друг друга и взаимно
придерживались различий, существовавших между ними; у них были и желание, и
возможности отдельными отрядами и провинциями выступить на спасение
государства, избегнув смятения и неразберихи, поскольку каждый сознавал свое
место и положение и с легкостью готов был подчиниться тому, кто его
превосходил. От тех же, кои были противниками этого, по его мнению, напрасно
было бы ждать спасения: все они до единого настаивали на равенстве со всеми
остальными, а посему исчезла упорядоченность, исчезло и умение приказывать,
и умение подчиняться. Принц был до самой глубины души опечален падением
знати и теми мерами, кои предпринимались и предпринимаются, чтобы принизить
ее и не давать ей воспрянуть, вырождением доблести, коснувшимся и
благородства, и добродетели, и чувств, вырождением, которое явилось
следствием нищеты и смешения крови, ибо ради куска хлеба постоянно
заключались неравные браки. Он негодовал, видя, как прославленная,
блистательная французская знать превращается в простой народ и рознится от
него только тем, что последний наделен свободой заниматься любым трудом,
любой торговлей и даже военным делом, меж тем как знать превратилась в такой
народ, перед которым стоит единственный выбор: либо предаться пагубной и
разорительной праздности, а посему быть всем в тягость и внушать к себе
презрение, либо идти на войну и дать себя убить, снося оскорбления от
подчиненных государственного секретаря и секретарей интенданта; и даже
отпрыски самых благородных и знатных семейств, кои по рождению и достоинству
стоят выше прочих, не могут избежать той же участи: или оставаться