"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

в ход пускалось все: ее чары, к коим он был чувствителен, хитрости и
неудержимая назойливость молодых дам ее свиты, проявлявшиеся в сотнях
уловок, искус увеселений и празднеств, к которым он был совершенно
равнодушен. В тиши кабинетов его преследовали то выговоры благочестивой
феи,[11] то колкие замечания короля, то грубое и нарочитое отчуждение
Монсеньера; узкий придворный круг и родные язвительно давали ему
почувствовать вполне понятное предпочтение, оказываемое ими герцогу
Беррийскому, коего осыпали похвалами, ласкали и баловали на глазах у
старшего, которым тяготились, как чужаком. Только сильной душе дано
ежедневно выносить подобные испытания и не дрогнуть; нужна могучая поддержка
незримой руки, когда снаружи не на кого опереться и когда принц столь
высокого ранга окружен враждой близких, перед коими все склоняются, и почти
явным презрением двора, который ничто более не сдерживало и который жил в
тайном страхе оказаться когда-нибудь под властью этого принца. Однако
мало-помалу он одумался, опасаясь не угодить королю, оттолкнуть от себя
Монсеньера и внушить людям отвращение к добродетели; твердая и грубая кора
стала мягче, хотя сердцевина ствола осталась столь же прочной. Наконец он
понял, что значит покинуть Господа ради Господа и что, ведя себя как
подобает его рангу, коим он облечен по воле Всевышнего, он отнюдь не изменит
благочестию, столь ему любезному. Итак, он принялся усердно заниматься почти
исключительно теми предметами, кои могли наставить его в искусстве
управления, и больше времени уделять свету. При этом он выказал столько
любезности и естественности, что вскоре все поняли, что у него были причины
на то, чтобы уклоняться от света, и что возвращение туда нелегко ему
далось, - и вот свет, который так ценит любовь к себе, постепенно смягчился
к принцу. Во время своей первой кампании во Фландрии,[12] где он был вместе
с маршалом Буффлером, принц приобрел любовь войска. Не меньшей приязни
удостоился он и во время второй кампании, когда вместе с маршалом де Таларом
взял Брейзах;[13] повсюду он держался весьма непринужденно и далеко
превзошел желания Марсена, состоявшего при нем ментором. Чтобы вернуть его
ко двору, пришлось скрыть от него план, касавшийся Ландау,[14] что
выяснилось только потом. Печальные обстоятельства последующих лет не
позволили поставить принца во главе армии. В конце концов сочли, что его
присутствие там необходимо, чтобы воодушевлять войска и поддерживать
утраченную дисциплину. Было это в 1708 году. Я уже рассказывал о том,[15]
какой гороскоп, составленный на основе изучения мною интересов и интриг, я
предложил герцогу Бовилье в садах Марли[16] до того, как об этом было
объявлено во всеуслышание; мы видели, с каким поразительным успехом,
поднимаясь все выше по ступеням лжи, хитрости, беспредельной дерзости,
бесстыдных, доныне неслыханных предательств по отношению к королю,
государству, истине, дьявольский заговор, превосходно составленный и
подготовленный, поверг принца во прах в государстве, которым ему предстояло
править, и в доме его отца: замолвить хотя бы слово в защиту принца стало
опасным преступлением. Эта чудовищная история была уже так подробно
рассказана в своем месте, что здесь я ограничусь упоминанием о ней. Это
новое жестокое испытание оказалось для принца особенно мучительно: он видел,
что все объединились против него, а на его стороне только истина,
задыхающаяся в руках фараоновых жрецов.[17] Он ощутил на себе всю тяжесть
этого испытания, всю протяженность пути, все тернии на нем; он все перенес
терпеливо, твердо, а главное, с благочестием праведника, который во всем