"Г.Сенкевич. Нет пророка в своем отечестве" - читать интересную книгу автора

лица ("подлость!"). Едва ли найдется несколько исключений - людей,
стремящихся к более достойным развлечениям, чем подобная трата времени,
столь же легкомысленная, сколь заслуживающая порицания (крики, суматоха,
шум)".
Если и ты, о читатель, имеешь представление о том, что происходит
теперь во французском парламенте, ты все же едва ли вообразишь, что
творилось на вечере у казначея. Unanimitate* было решено отомстить: сжечь
читальню или выбросить ее на улицу. Людвик, Антош и т.д. и т.п. - словом,
все, кто чувствовал и себя задетым статьей и считал поступок Вилька
непристойным, решили пролить его кровь "с помощью холодного или
огнестрельного оружия".
______________
* Единодушно (лат.).

Вильк, однако, не только не испугался угроз, которые, правда, так и
остались без последствий, а взял да и написал еще одну статейку о местной
публике. Эту статейку читали на многолюдном собрании у графа Штумницкого,
который имел привычку принимать шляхту, положив ноги на стол. Здесь крику
было меньше, потому что граф страдал болезнью спинного мозга и не выносил
шума. Но и здесь постановили избавиться от Вилька любой ценой. Делегатом от
шляхты был Стрончек, который обещал устроить Вильку такую каверзу ("довольно
уж нам терпеть, господа!"), что "либо он уберется из этих мест, либо... Но
тише, тише, господа!"

Тогда-то сгустились тучи над нашим героем, а он тем временем спокойно
пахал землю в Мжинеке, учил батраков и барышень Хлодно и был влюблен в Люци.
Приятно, когда ты влюблен, усесться поудобней в кресле и, заложив руки под
голову, помечтать о предмете любви! Но Вильк этого не умел. Он работал. Поля
в Мжинеке с весны роскошно зазеленели, яблони зацвели, дороги и тропинки
превратились в аллеи, обсаженные плодовыми и тутовыми деревьями, поднялись
новые строения, все здесь -говорило о дружбе и достатке. Честное сердце
Вилька радовалось этому зрелищу, но беспокойный ум его создавал все новые
планы. Планы эти были двоякого рода: одни касались всего общества, другие -
лично Вилька. К первым относились новые предприятия, усовершенствования,
читальни; о вторых Вильк писал приятелю:
"Я должен, но до сих пор не смею сказать Люци, что я ее люблю, хотя
почти уверен во взаимности. Когда услышу формальное признание с ее стороны,
я тотчас выступлю открыто, потому что мне, наконец, больно и стыдно тайны,
которой окружены наши отношения. Будь что будет! Только дети или негодяи
действуют скрытно, но в условиях, в каких я живу, иначе и не могло быть
сначала. Представляю себе, сколько будет еще неприятностей с господами
Хлодно и Гошинскими; однако, если Люци согласна, это не заставит меня
отступить ни на шаг. Говорю тебе: все зависит от Люци, а поэтому... У меня
есть - надежда. Теперь я вижу впереди алтарь, затем - свой, ныне безмолвный
дом, оживленный ее щебетанием; а еще далее - кипучий труд, все более широкое
поле деятельности, честное влияние на внешний мир, душевное спокойствие...
прогресс! Боже, дай мне сил!"
Уроки английского продолжались со всей пунктуальностью. Насколько
удавалось, Вильк излагал при этом Люци свои теории о жизни и долге. Однажды,
когда у госпожи Хлодно была мигрень, а Вильк говорил более страстно, чем