"Г.Сенкевич. Наброски углем" - читать интересную книгу автора

нем стояла чернильница, лежали перья, канцелярские книги, два грязных
воротничка и несколько книжек "Изабеллы Испанской" издания Бреслауэра; тут
же стояли банка помады, гильзы и, наконец, сальная свеча в жестяном
подсвечнике с порыжевшим фитилем и мухами, утонувшими в сале около фитиля.
Возле окна висело довольно большое зеркало, а у противоположной стены
помещался комод, в котором хранился изысканный гардероб писаря: всевозможных
оттенков панталоны, самой фантастической окраски жилеты, галстуки, перчатки,
лакированные ботинки и даже цилиндр, который писарь надевал, когда ему
приходилось бывать в уездном городе Ословицах.
Кроме того, в описываемую минуту на стуле возле кровати лежали
пострадавшие сукно и нанка; сам же писарь, улегшись в постель, читал
"Изабеллу Испанскую" издания Бреслауэра.
Состояние его (то есть пана писаря, а не Бреслауэра) было до того
плачевно, что, только обладая слогом Виктора Гюго, можно было бы его
описать.
Прежде всего, рана его болела нестерпимо. Даже чтение "Изабеллы",
которое всегда было для него наслаждением и развлечением, теперь лишь
усиливало боль и горечь, жестоко терзавшие его после случая с Кручеком.
У него был небольшой жар, мешавший ему собраться с мыслями. Минутами он
бредил. Он как раз читал, как молодой Серрано, израненный, возвращается в
Эскуриал после блистательной победы над карлистами. Королева Изабелла
принимает его, взволнованная и бледная. Муслин бурно вздымается на ее груди.
- Генерал, вы ранены? - спрашивает она его дрожащим голосом.
Несчастному Золзикевичу кажется, что он-то и есть Серрано.
- Ох, ох, ранен, - говорит он слабым голосом, - простите, королева. Не
могу вам только сказать, куда я ранен. Этикет этого не позволяет. Ой! Ой!
Ваше величество...
- Отдохните, генерал! Садитесь же, садитесь и расскажите мне о своих
геройских подвигах.
- Рассказать-то я могу, а уж сесть - никак! - восклицает в отчаянии
Серрано-Золзикевич. - Ох! Простите, королева! Этот проклятый Кручек... я
хотел сказать - Дон Хозе... Ай! Ай!
Сильная боль приводит его в чувство. Серрано озирается по сторонам и
видит: на столе потрескивает свеча, так как начала гореть пропитанная салом
муха, а другие мухи ползают по стенам... Так это не Эскуриал? И королевы
Изабеллы тоже нет? Очнувшись окончательно, Золзикевич приподнимается, мочит
платок в кувшине, предусмотрительно поставленном под кровать, и меняет
компресс.
Затем поворачивается лицом к стене и засыпает или, точнее говоря, не то
во сне, не то наяву снова скачет на почтовых в Эскуриал.
- Милый Серрано! Возлюбленный мой! - шепчет королева. - Дай я сама
осмотрю твои раны...
У Серрано волосы встают дыбом. Он сознает всю безвыходность положения.
Как ослушаться королеву, а как решиться на столь интересный осмотр? Холодный
пот выступает на его лбу, как вдруг...
Вдруг королева исчезает, дверь с шумом открывается, и в ней появляется
его злейший враг Дон Хозе.
- Чего тебе нужно? Кто ты? - кричит Серрано.
- Это я, Репа, - мрачно отвечает Дон Хозе.
Золзикевич просыпается вторично: Эскуриал снова превращается в его