"Г.Сенкевич. Из дневника познанского учителя" - читать интересную книгу автора

отлично, по-латыни - отлично... одни отлично. О пан Вавжинкевич!
И у бедного мальчика слезы навертывались на глаза, а я не только не
останавливал его, но и сам следовал за ним измученным воображением и уже
видел дом в Залесине, его торжественный покой, и это высшее благородное
существо, которое было там хозяйкой, и счастье, какое ей доставит приезд
мальчика с отличными отметками.
Пользуясь такими минутами, я читал Михасю нравоучения, объясняя, как
маме важно, чтобы он учился и в то же время был здоров и что поэтому он не
должен плакать, когда я его заставляю гулять или спать столько, сколько это
необходимо, и не должен настаивать на ночных занятиях. Растроганный мальчик
обнимал меня и повторял:
- Хорошо, хорошо, мой золотой, просто ужас, как я буду здоров и вырасту
такой большой, что ни мама, ни маленькая Леля меня не узнают.
Часто получал я письма от пани Марии с просьбой следить за здоровьем
ребенка, но каждый день с отчаянием убеждался, что примирить в данном случае
учение со здоровьем невозможно. Если бы предметы, которые преподавали
Михасю, были слишком трудны, я нашел бы выход, переведя его из второго
класса в первый, но он прекрасно понимал эти дисциплины при всей их
бессодержательности. Следовательно, дело было не в учении, а во времени,
которое оно отнимало, и в этом злосчастном немецком языке, которым мальчик
владел недостаточно свободно. Тут я уже не в силах был помочь и только
надеялся, что на праздниках отдых восстановит пошатнувшееся здоровье
ребенка, подорванное чрезмерным трудом.
Если бы Михась был не такой впечатлительный, я бы не так беспокоился за
него, но каждую неудачу он переживал куда острее, чем успех. Радостные
минуты "пятерок", к несчастью, были очень редки.
Я привык читать по его лицу, и стоило мальчику только войти, я с
первого взгляда знал, что ему не повезло.
- Получил плохую отметку? - спрашивал я.
- Да!
- Не знал урока?
Иногда он отвечал: "Не знал". Чаще однако: "Знал, но не сумел
ответить".
Маленький Овицкий, первый ученик во втором классе, которого я нарочно
стал приводить к нам, чтобы Михась с ним вместе готовил уроки, сказал, что
Михась потому получает плохие отметки, что не умеет бойко отвечать.
По мере того как ребенок все больше утомлялся умственно и физически,
такие неудачи повторялись все чаще. Когда он, наплакавшись вволю, тихо
садился заниматься и с удвоенной энергией принимался за уроки, я замечал в
его кажущемся спокойствии какую-то безнадежность и в то же время
лихорадочную поспешность. Иногда он забивался в угол, молча хватаясь за
голову обеими руками: экзальтированному мальчику представлялось, что он роет
могилу любимой матери; это был заколдованный круг, из которого он не находил
выхода. Его ночные занятия становились все чаще. Боясь, что я заставлю его
лечь, он, чтоб не разбудить меня, тихонько вставал впотьмах, уносил лампу в
переднюю, там ее зажигал и садился за работу. Таким образом он провел
несколько ночей в нетопленном помещении, пока я этого не обнаружил. Мне не
оставалось ничего иного, как встать самому, позвать его в комнату и еще раз
повторить с ним все уроки. Только это могло его убедить, что он все знает и
напрасно подвергает себя риску заболеть. В конце концов он уже сам не