"Генрик Сенкевич. Ганя (Повесть)" - читать интересную книгу автора

дверь отворилась, и вошла Ганя в черном платье, которое ей за ночь сшили
горничная и старуха Венгровская; она была очень бледная, следы слез еще
заметны были на ее глазах, а длинные золотые косы, сбегавшие вдоль платья,
на концах были повязаны лентами из черного траурного крепа, вплетенными в
золотистые волосы.
Я поднялся и, подбежав к ней, проводил ее к столу. Мои старания и вся
эта пышность, казалось, только конфузили, стесняли и удручали девочку; но
тогда я еще не понимал, что в минуты печали тихий, укромный, уединенный
уголок и покой ценнее шумных дружеских излияний, хотя бы они были
продиктованы самыми благими намерениями. И я терзал Ганю из самых добрых
побуждений, навязывая ей свою опеку и полагая, что превосходно справляюсь
со своей задачей. Ганя молчала и лишь время от времени отвечала на мои
вопросы о том, что она будет есть и пить.
- Ничего, благодетель панич.
Меня больно поразило это <благодетель панич>, тем более что прежде
Ганя держала себя со мной свободно и называла меня просто <панич>. Но
именно та роль, которую я играл со вчерашнего дня, и особые условия, в
которые я поставил Ганю, были причиной теперешней ее робости и смирения.
Тотчас после завтрака я отвел ее в сторону и сказал:
- Запомни, Ганя, что с этого дня ты стала моей сестрой. И отныне
никогда не называй меня <благодетель панич>.
- Хорошо, благоде... хорошо, панич.
Странное у меня было положение. Я расхаживал с ней по комнате, но не
знал, о чем говорить. С радостью я стал бы ее утешать, но для этого
пришлось бы напомнить о Миколае и его смерти, а это бы вновь привело к
слезам и вызвало новый приступ горя. Кончилось тем, что мы оба уселись на
низенькую софу в конце комнаты: девочка снова положила мне головку на
плечо, а я принялся гладить ее золотые волосы.
Она действительно прильнула ко мне, как к брату, и, быть может,
именно то сладостное чувство доверия, которое зародилось у нее в сердце,
явилось новым источником слез, полившихся из ее глаз. Она плакала навзрыд,
а я утешал ее как мог.
- Ты опять плачешь, Ганюлька? - говорил я. - Твой дедушка теперь на
небе, а я буду старать...
Но я не мог продолжать, потому что и меня душили слезы.
- Панич, а можно мне к дедушке? - прошептала она.
Я знал, что принесли гроб и что в эту минуту обряжают Миколая,
поэтому не хотел, чтобы Ганя шла к своему деду, покуда все не будет
готово. Но сам я пошел туда.
По дороге я встретил мадам д'Ив и попросил подождать меня, так как
мне нужно было кое о чем с ней поговорить. Отдав последние распоряжения
относительно похорон и помолившись у гроба Миколая, я поспешил к
француженке и после краткого предисловия спросил, не пожелает ли она через
некоторое время, когда пройдут первые недели траура, давать Гане уроки
французского и музыки.
- Monsieur Henri, - ответила мадам д'Ив, которую, видимо, сердило,
что я всюду суюсь и распоряжаюсь, - девочку эту я очень люблю и занялась
бы ею с большой охотой; но не знаю, входит ли это в намерения ваших
родителей, равно как не знаю, согласятся ли они, чтобы малютка играла в
вашем семействе ту роль, которую вы самовольно ей предназначили. Pas trop