"Генрик Сенкевич. Ганя (Повесть)" - читать интересную книгу автора

de rele, monsieur Henri*.
_______________
* Не переусердствуйте, мсье Анри (фр.).

- Она состоит под моей опекой, - возразил я высокомерно, - и я за нее
отвечаю.
- Но я не состою под вашей опекой, - упорствовала мадам д'Ив, - и
потому, если позволите, подожду возвращения ваших родителей.
Упорство француженки рассердило меня; к счастью, с ксендзом Людвиком
дело пошло несравненно легче. Милейший ксендз, и прежде учивший Ганю, не
только согласился продолжать и углублять ее образование, но и меня
похвалил за ревностную заботу.
- Вижу, - сказал он, - что ты не на шутку берешься за осуществление
возложенных на тебя обязанностей, хотя ты молод и сам еще дитя, и это
весьма похвально, однако помни: будь столь же постоянен, сколь ревностен.
И я видел, что ксендз доволен мной. Роль хозяина дома, которую я себе
присвоил, скорей забавляла его, нежели сердила. Старичок видел, что во
всем этом было много ребячества, но что побуждения мои честны, поэтому он
гордился мной и радовался, что семена, зароненные им в мою душу, не
погибли. Впрочем, старый ксендз вообще питал ко мне слабость; что же
касается меня, то если вначале, в годы раннего детства, я всем существом
его боялся, то теперь, становясь юношей, все больше добивался его
симпатии. Он очень любил меня и позволял распоряжаться собой. Ганю он тоже
любил и готов был как только мог облегчить ее участь, так что с его
стороны я не встретил ни малейшего противодействия. У мадам д'Ив было, в
сущности, доброе сердце, и хотя она немножко сердилась на меня, но Ганю
тоже окружила заботами. Таким образом, на недостаток любящих сердец
сиротка не могла пожаловаться. По-иному стала к ней относиться и прислуга:
не как к товарке, а как к барышне. С волей старшего сына в семье, будь то
даже ребенок, у нас очень считались. Этого требовал и мой отец. Против
воли старшего панича можно было апеллировать к самому пану или к пани, но
без их полномочия нельзя было ей противиться. Нельзя было также с
младенческих лет называть старшего сына по имени, а непременно <паничем>.
Прислуге, так же как и младшим братьям и сестрам, постоянно внушалось
уважение к старшему, и это отношение оставалось потом на всю жизнь. <На
этом семья держится>, - говаривал мой отец, и действительно благодаря
этому в нашей семье издавна сохранялся добровольный, а не установленный
законом порядок, в силу которого старший сын получал большую долю
наследства. То была семейная традиция, переходившая из поколения в
поколение. Люди привыкли смотреть на меня как на будущего своего
господина, и даже старик, покойный Миколай, которому все разрешалось и
который один только звал меня по имени, и тот в известной мере этому
подчинялся.
Мать держала аптечку дома и сама посещала больных. Во время холеры
она вместе с доктором ночи напролет проводила в деревенских хатах,
подвергаясь смертельной опасности, а отец, всегда дрожавший за нее, тем не
менее не запрещал ей этого, твердя: <Долг, прежде всего долг>. Впрочем, и
отец, несмотря на свою суровость, многим оказывал помощь: нередко прощал
невыполненный оброк; случалось, и долги платил за крестьян, - и хотя от
природы был вспыльчив, легко смягчался и не наказывал за провинности. Не