"Генрик Сенкевич. Ганя (Повесть)" - читать интересную книгу автора

сильно изменились. В ее присутствии я чувствовал себя так, словно меня на
чем-то поймали. Прежняя сердечность и детская непринужденность в обращении
с моей стороны совершенно исчезли. Всего лишь несколько дней назад девочка
спокойно уснула на моей груди, - теперь при мысли об этом у меня волосы
становились дыбом. Не прошло и нескольких дней с тех пор, как, здороваясь
и прощаясь, я целовал, как брат, ее бледные губы; теперь прикосновение ее
рук обжигало меня и в то же время пронизывало дрожью наслаждения. Я стал
боготворить ее так, как обычно боготворят предмет первой любви; но когда
девочка, по своей невинности ни о чем не догадываясь и ничего не
подозревая, льнула ко мне по-прежнему, я в душе сердился на нее, а себя
считал святотатцем.
Любовь принесла мне неведомое счастье, но и неведомые горести. Если
бы я мог с кем-нибудь поделиться своими горестями и хоть изредка поплакать
на чьей-нибудь груди, - чего, кстати сказать, мне не раз очень хотелось, -
несомненно, с души моей свалилась бы половина тяжести. Правда, я мог во
всем признаться Селиму, но опасался изменчивости его настроений. Я знал,
что в первую минуту он отзовется всем сердцем на мои признания, но кто мог
бы поручиться, что на другой же день он не высмеет меня со свойственным
ему цинизмом и не осквернит легкомысленными словами мой идеал, которого
сам я не смел коснуться ни одной нечистой мыслью. Характер у меня всегда
был довольно замкнутый, к тому же у нас с Селимом было одно существенное
различие. А именно: я всегда был несколько сентиментален, между тем как в
Селиме сентиментальности не было ни на грош. В моей любви преобладала
грусть, в любви Селима - веселье. Поэтому я скрывал свое чувство от всех,
чуть ли не от самого себя, и действительно, никто не замечал моего
состояния. За несколько дней, никогда до этого не видя ничего подобного, я
инстинктивно научился маскировать все признаки влюбленности: частое
смущение, румянец, вспыхивавший на моем лице, когда при мне упоминали о
Гане, - словом, я стал проявлять невероятную хитрость, ту хитрость,
благодаря которой шестнадцатилетнему юнцу нередко удается обмануть самое
бдительное око, наблюдающее за ним. Признаться в своих чувствах Гане у
меня не было ни малейшего намерения. Я любил ее, и этого мне было
достаточно. Лишь изредка, когда мы оставались наедине, что-то словно
толкало меня броситься перед ней на колени или поцеловать краешек ее
платья.
Тем временем Селим дурачился, смеялся, острил и был весел за нас
обоих. Он первый заставил Ганю улыбнуться, обратившись как-то за завтраком
к ксендзу Людвику с предложением перейти в магометанство и жениться на
мадам д'Ив. Как ни обидчива была француженка, ни она, ни ксендз не могли
на него рассердиться: Селим так заискивал перед мадам, так умильно
улыбался, уставив на нее свои глазищи, что его только слегка пожурили, и
все кончилось всеобщим смехом. В его обращении с Ганей чувствовались
несомненная нежность и забота, но и тут брало верх прирожденное веселье.
Он держался с ней гораздо свободнее, чем я. Видно было, что и Ганя его
очень любит, и всякий раз, когда он входил в комнату, она становилась
веселее. Надо мной или, вернее, над моей грустью он непрестанно
подшучивал, полагая, что я прикидываюсь серьезным, желая во что бы то ни
стало казаться взрослым.
- Вот увидите, Генрик станет ксендзом, - говорил он.
Тогда я, чтобы скрыть румянец, заливавший мое лицо, наклонялся,