"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

Сейчас я присматриваюсь к хозяйке - есть у нее позиции? Вот у деда
Гришки она есть. Взял "гавану", повертел в руках, зажег, с усилием втянул в
себя дым, принюхался, вытер слезы, еще раз втянул дым и положил сигару на
край стола. Потом аккуратно выдавил пальцами огонь на земляной пол.
- Ни, Андрий, - сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд. - Я
лучше своего табачку.
- Так ведь считается, что это лучший табак! - огорчился я. Но
настаивать не стал. То, что считают другие, на деда нисколько не действует.
Это я знал. Дед начисто лишен способности верить во что-то, что не его
собственный опыт. Вот я бы поверил, если бы даже мне сигара не понравилась.
Так дед больше и не притронулся к сигарам. Посидев с хозяевами еще
минут десять, я побежал в школу. Там меня уже ждали. В учительской я застал
Сашу, Марию и директора.
Саше девятнадцать лет. В глазах у нее всегда такое выражение, как будто
она торопит нас. "Ну скажите что-нибудь смешное, а я засмеюсь". И она
засмеется, даже если вы ничего смешного не скажете. Саша хорошо сложена,
грудь у нее высокая, ноги длинные, парни на нее заглядываются, и живется ей
весело и смешно. Когда она что-то рассказывает Маше, чаще всего слышно: "Вот
мы смеялись!"
Знакомство наше тоже началось с этой фразы. Сашу первого сентября
вызвали в правление колхоза, к телефону, ей из Харькова звонил старший брат.
Саша бежала в правление, бежала из правления. Ворвалась в учительскую
возбужденная, рот полуоткрыт, глаза изумленные и объявила:
- Вот мы смеялись!
- Что такое?
- Да брат звонит! "Кто это?" - спрашивает. А я говорю: "Я!" - "Кто
"я"?" - "Да я!" - "Кто "я"? - "Да я!" Вот мы смеялись!
Она всплеснула руками, приглашая посмеяться и нас. И мы смеялись.
Директор, правда, воздержался, а мы с Машей засмеялись.
Мы с Машей ровесники. Нам нравится Сашина молодость, Сашина радость,
просто оттого, что она впервые в жизни сама уехала из дому, что ей впервые в
жизни позвонили по междугородному телефону. И вообще нам нравится ее
характер, ясный и понятный даже в тех случаях, когда Саша хитрит. Впрочем,
разве это хитрость?
- Мы с Машей сидим на твоем открытом уроке, - сообщает мне Саша, - а я
ей говорю: "Хороший урок. Дир будет к Андрею придираться, а мы давай
защищать. Все равно дир и нас с тобой топит!" - Или вдруг рассказывает мне с
возмущением (хотела Маше рассказать - Маши нет, а возмущения не удержать): -
Была у девчат в Ровном, а мне говорят: "У вас новый учитель работает?" А я
им: "Андрей Николаевич? Ничего особенного. И старый он. Ему скоро тридцать
лет. Подумаешь, Андрей Николаевич!"
Маша мне такого разговора не передаст. Маше нужно выйти замуж. Ничего
плохого этим я о Маше не хочу сказать. Никому она не вешается на шею, никого
не пытается окрутить. Просто ей уже двадцать восемь, а я единственный в
хуторе подходящий для нее холостяк. Есть еще неженатый председатель
сельсовета, тот самый, который развелся три года назад, и он даже ухаживает
за ней, но Маша его побаивается.
Маша красива, очень аккуратна. Она невысокая, плотная, неутомимая,
легко проходит десять-пятнадцать километров - мы с ней по воскресеньям
обходим родителей наших учеников. Легко зажигается, может полдня играть со