"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

когда я ему отвечу, то ли ждет, чтобы я поздоровался, чтобы ответить мне.
Такое у него было лицо.
- Здравствуй, Парахин! - крикнул я. Он медленно так, "по-парахински"
улыбнулся мне. - Я тебе привез подарок! - Улыбнулся еще шире. - От писателя!
Фисенко бы уже сказал покровительственно: "Ото вы любите шутковать,
Андрий Николаевич!", а Парахин молчит и только смущенно улыбается.
- Ладно, - говорю я, - потом покажу.
Я вообще-то собирался выбрать подходящий момент, чтобы вручить Парахину
книгу с дарственной надписью известного писателя. Но вот увидел Парахина,
обрадовался и все выложил...
Во дворе нашей хаты меня первой встретила Дамка. Она промчалась ко мне
через весь двор, и кольцо цепи, которое скользило по проволоке, поднимало
фонтанчики инея. Морда у Дамки заиндевела, на белых бровях и усах - тонкие
сосульки. Дамка натянула цепь и прилегла мордой на передние лапы, хвост ее
выжидающе колебался. Я шагнул к ней, она прыгнула, стараясь дотянуться носом
до моего подбородка. Это был ее коронный номер.
В хате почти вся семья в сборе. Я смог сразу выложить все свои подарки.
Деду Гришке - бутылку коньяку, сигары "Гавана", папиросы "Три богатыря";
Алинке, Валентининой дочери, - она живет у нас больше, чем у матери, -
ученический портфель.
Алинку я подхватил на руки, подкинул, насколько позволял низкий
потолок:
- Выросла девочка, тяжелая стала!
Алинка показала мне язык. Я засмеялся и дал ей шоколадку. И вообще
суетился, рассказывал, как мне повезло с грузовиком, как я обрадовался,
увидев хутор: "Гляжу, ветряная мельница, ну, думаю, дома!"
Хозяйка задумчиво посмотрела на меня.
- Андрий, вот було б мне положить тебе в дорогу хлебца, яичко сварить.
А вот не догадалась.
Алинка сказала мне:
- Мы сегодня с девочками на санках катались. Аж жарко было.
Хозяйка вздохнула:
- Ой, Алина, Алина! Як же ты разжарилась.
Я засмеялся:
- Здоровее будет!
Хозяйка опять вздохнула:
- И як це ей не обрыднет, и николы дома не посидит, - и тут же, правда,
без особого энтузиазма, выдвинула свою положительную программу: - Посидела
бы в хате, погрелась бы на лежаночке.
В городе я говорил с одним литератором о скудости литературы и о
многообразии жизни. Рассказал ему о своих хозяевах: отец хозяина, дед
Степан, устанавливал в хуторе Советскую власть, был комбедчиком, первым
председателем колхоза. Он до сих пор читает газеты, мне раз десять
доказывал, что теперь крестьянину не в пример легче: "Раньше как налог
брали? С огудины, с корня, с несушки! Сады ж рубили! А теперь есть
приусадебная земля - покажи, что ты культурный хозяин!" Дети хозяина - люди
со средним образованием, а сам хозяин словно и не связующее звено этих
поколений, все еще только присматривается ко всему.
Литератор мне сказал: "Возможно, женился на женщине старозаветных
взглядов. Она и удержала его на своих позициях".