"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

перевожу дыхание и вдруг замечаю на горизонте длинную, на много километров,
голубую, сверкающую отраженным солнцем полосу. Оказывается, здесь есть
какое-то водохранилище! Мне сразу становится легче. Пусть не рядом с
хутором, пусть за десяток километров, но вода! Большая вода! Каждый день я
туда не смогу ездить, но думать о ней, о том, что она рядом, я смогу каждый
день. А по воскресеньям буду ездить на попутных...
- Это что за водохранилище? - спрашиваю шофера.
- Где? - удивился шофер. - Это? Это мираж.
Стрелка на спидометре колеблется у цифры "60", в кабине гуляет ветер,
но лишь теперь мне становится по-настоящему жарко. Вообще-то я ни на что
особенное не рассчитывал, но в речку или там в пруд я почему-то верил...


Глава вторая

1

С Куйбышевской ГЭС я привез несколько тетрадок пейзажных зарисовок. Там
были места! Например, против Комсомольска (наверно, на каждой большой
стройке есть свой Комсомольск). Пройдешь небольшой сосновый лесок к поляне
над Обрывом (это место так и называется - Обрыв) и остановишься. А потом
обязательно сядешь. Нельзя не сесть: то, что откроется перед тобой, не
осмотришь за пять минут. И, может быть, самым удивительным будет воздух - с
Обрыва его каждый может увидеть таким, каким его, наверно, видят и чувствуют
летчики, - густым и синим, средой, в которой можно летать и плавать. Он
заполняет пойму, которую с Обрыва видно на десяток километров вправо и на
десяток влево. Если где-то за десять километров над Волгой идет дождь, ты
увидишь его. Ты увидишь синий след от тучи - столб тени, который плывет
вместе с тучей через пойму, - комки белого дыма от взрывов в каменоломне на
правой стороне Волги, черно-синие сосны Жигулевских гор и длинную белую
плотину... Но я не об этом. В тетрадках, которые я привез, нет ни одной
записи о людях. И не потому, что люди были скучней пейзажа, - люди были в
тысячу раз интересней. Но, честно говоря, делая записи, я невольно примерял
их к тому, как они будут выглядеть в моих будущих рассказах. И вот, если
волжские пейзажи легко ложились в мои тетрадки, если я легко мог представить
себе картины стройки в будущей повести, то людям, с которыми я встречался (и
вовсе не обязательно зэкам), в литературе пришлось бы туговато. Да что там!
В литературе тех дней они были бы просто немыслимы.
Теперь я решил записывать. Вести что-то вроде дневника. Идет пятьдесят
пятый год, уже пора вспомнить, что если литература - не исследование, то ею
просто не стоит заниматься.
Машина ушла, и я остался в самом центре хутора. Подавая мне чемодан,
шофер сказал:
- Это самый центр и есть. Вон где детишки стоят - клуб, через дорогу -
школа. Вот та хата - магазин, рядом - забегаловка. А вот там, под красным
флагом, правление колхоза.
Машина ушла, а я, ослепленный, - солнце такое сильное, что его отражает
даже побелевшая, растрескавшаяся земля, - стою, так и не понимая, где клуб,
где школа, а где правление колхоза. Длинный белый сарай без окон - клуб?
Хата с деревянным крылечком - школа?