"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

помочь Зине спуститься. Она позволила мне подхватить себя, позволила
затащить в магазин. На деревянном полу магазина не таял затоптанный грязный
снег. Наверно, здесь было очень холодно. Продавщицы работали в теплых пальто
и валенках.
- Погреемся? - спросил я. - Или вы сразу домой?
- Домой.
Я подхватил ее чемодан и двинулся за ней. Она очень спешила, ноги, не
привычные к валенкам, не повиновались ей. Только один раз она обернулась ко
мне:
- Больше всего на свете боюсь холода.
- Чего же вы ездили по такой погоде в город?
Она ответила серьезно:
- Обещала своим спортсменам новые программы по гимнастике. И
литературу...
Я встряхнул чемодан:
- Здесь?
Она кивнула.
Валенки делали ее трогательно маленькой и неуклюжей, из-под платка
страдальчески смотрели светло-коричневые глаза, губы и нос некрасиво
посинели.
- А знаете, на конференции вы мне показались высоченной и неприступной.
Я даже напугался тогда.
- Я была на высоких каблуках... А сейчас я вам кажусь жалкой?
Я возликовал: она беспокоится о том, какой она мне кажется!
Она снимала квартиру в хате недалеко от центра.
- Заходите, - позвала она. - У хозяйки на печке всегда горячий чайник.
Но я отказался. Нужно было добираться до хутора. А главное, мне было
так радостно, что я уже боялся за свою радость. Сегодня мне уже ни больше,
ни меньше не надо. Мне даже хотелось поскорее распрощаться с Зиной.
- Приглашайте меня к себе на следующую субботу, - сказал я.
- По такому морозу?
- Приглашайте!
Она улыбнулась, взяла у меня свой чемодан:
- Вы же не придете. Приедете к себе, отогреетесь, вспомните про мороз и
испугаетесь. Приезжайте весной.
- Я приду в субботу. Раньше не смогу, а в субботу обязательно приду.

2

В тот день мне необыкновенно везло. Я боялся, что добираться в хутор
придется пешком, но когда вернулся на площадь, увидел у магазина грузовик, в
кузове которого стояло несколько наших хуторских ребят. Они мне крикнули:
- Андрей Николаевич!
Завклубом Митя - Митей он сам себя назвал, отец-баптист дал ему при
рождении имя Соломон - постучал в крышку кабинки, шофер, тронувший было,
затормозил, меня втянули в кузов. Я жал чьи-то руки, смеялся благодарно и
смущенно - не знал по именам всех, кто кричал мне: "Андрей Николаевич!" - и
уже не отворачивался от ветра. Подумаешь, восемнадцать километров!
В кузове за другими я не сразу увидел Парахина. А когда увидел,
обрадовался и не сразу понял: то ли он уже со мной поздоровался и ожидает,