"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

характере. И храбр Илья легко, без натуги. Животноводу осенью, зимой просто
полагается попадать в опасные передряги. И Илья в них попадал. Рассказывали,
что однажды он в буран, в пургу ушел и увел за собой двух мужчин из
дорожного домика - двадцать четыре километра до Ровного, - где было собрался
переждать непогоду, только потому, что у смотрителя домика было мало
продуктов и много детей.
Вот только в райкоме Илья чувствует себя неуютно. Стесняется. Все
женщины. Один он мужчина. И зарплата низкая, а ему давно предлагают место
"главного", "хозяина" в крупных районных хозяйствах. Но есть комсомольская
дисциплина, и Илья не протестует. Организует в колхозах библиотечки,
волейбольные команды, проводит комсомольские собрания - занимается делами, в
которых меньше разбирается, чем в своем животноводстве...
- Хватит митинговать, - говорит Вера, - Рабочее время истекло. Давайте
лучше подумаем, куда девать вечер.
- Кино в восемь? - говорю я. - Еще четыре часа. Давайте выпьем.
В первый раз, когда я предложил райкомовцам выпить, это было вызовом.
Но, к моему удивлению, Галина тогда очень просто согласилась. Потом я понял,
что она вообще не против. И понял, почему. Во-первых, где бы ты ни жил, в
году у тебя триста с лишним рабочих дней, а в Ровном к этому еще
прибавляется множество длинных незанятых вечеров. И провести эти незанятые
вечера куда сложнее, чем рабочие дни. В такие вечера многое вспоминается.
Например, то, что тебе уже не двадцать и даже не двадцать пять лет и что с
каждым годом шансов на так называемое личное счастье все не прибавляется и
не прибавляется, а ты сам или сама, хоть и сознательно запланировал всю свою
жизнь или даже просто многие годы без личного счастья, на поверку, то есть
на поверку длинными ровненскими вечерами, жить без него не можешь.
- Ну так что, - спрашиваю я, - выпьем?
Вера молчит. Она молчит с привычной усталой обидой. О том, куда деть
вечер, заговорила она, а я как будто и не к ней обращаюсь со своим
предложением, а к Галине. Вере это кажется несправедливым. И вообще она
больше всех устает - не потому, что много работает, а потому, что много
работает и это никем не замечается. Рядом с Галиной незаметно даже то, что
Вера хорошенькая, а Галина нет.
- Ну что, девчата, - говорит Галина, - выпьем, что ли?
Бывает, что она отказывается. Тогда я сразу же исчезаю из ее
окаймленных коротенькими ресницами глаз - у нее есть серьезное дело. Но даже
если она согласится и мы все вместе просидим вечер за бутылками
плодово-ягодного - в городе плодово-ягодное не пьют, в районе выпьют! - все
равно, когда мы прощаемся, я исчезаю из ее глаз. Вот ведь и складно
трепался, и интересно говорил, и кое в чем припер ее к стенке, и даже
расстроил своими рассуждениями о культе, а все равно не утвердился. Появлюсь
опять - не удивится: "Пришел? Ну как там моя школа? Валентина?" Я не влюблен
в нее, нет. То есть немножко влюблен. Но по-настоящему никогда не смогу
влюбиться. И не потому, что она некрасивая. Просто не смогу. Мне не хватает
места в ее глазах, они все время заняты чем-то другим. Она слушает то, что я
ей говорю, запоминает, удивляется, но это ее никогда не захватывает. Она не
этим интересуется. Она все время занята своим делом. И когда она меня
слушает, тоже ищет, что бы взять для своего дела. Я вот ругаюсь: культ,
дурацкие покосы хлебов, колхозники не зарабатывают, сама Галина побаивается
начальства. Она соглашается: да, так оно и есть. Но все это ее даже не