"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

С дедом Гришкой у нас что-то сдвинулось с мертвой точки. Мы не стали
лучше понимать друг друга, но спорит со мной дед Гришка теперь чаще. Потому
что смотрит на меня не так свысока.
В сентябре дед Гришка начал копать во дворе бассейн. (Местный бассейн -
это узкий колодец, стенки и дно которого обмазываются цементом. В такой
резервуар не проникает почвенная соленая вода, и из него в почву налитая
вода не уходит.) Я решил ему помочь. Пришел после работы, взял лопату и
тяжелую железку, похожую на ломик, - ломика я не нашел - и полез вниз
копать. Копал я аккуратно, не торопясь, снял два шара, вытащил землю наверх
и, довольный собой, отправился, проверять тетради. Я думал, дед Гришка
обрадуется помощи, но он рассердился. Как всегда, из своей плотницкой он
вернулся перед закатом, полез в колодец, выбрался оттуда и сказал мне:
- Ни, Андрий, ты мне не помогай.
- Почему? - удивился я.
Он не ответил. Лишь поздно вечером пояснил:
- Я сам. А ты мне стенку испортишь.
- Как хотите.
Я был обижен. Я твердо знал, что сделал свое дело хорошо. Во-первых, не
бог весть какое это дело, во-вторых, копать-то мне не впервой, несколько лет
не расставался с лопатой, натренировался. Я не подумал тогда сразу, что дед
ревнует, но в тот же вечер он сам толкнул меня на эту странную мысль.
- А чем ты, Андрий, работал? - спросил он.
- Лопатой, - сказал я, еще не понимая, куда он клонит, - ломиком.
- То не ломик, Андрий, - сказал дед Гришка, - то простая железка.
Ломик - то другое.
Он был доволен. Он взял реванш. Все-таки я, учитель, не знал, что такое
ломик. А он, дед Гришка, знал. Ломик, о котором дед Гришка знал все,
восстанавливал его в его собственных глазах. Но все же что-то, какая-то
перегородка, разделявшая нас, немного сдвинулась. Дед Гришка уже не мог
забыть, что я умею копать почти так же хорошо, как и он. Я узнал, как можно
на время купить его расположение, и теперь иногда расчетливо ошибался: путал
грабарку со штыковой лопатой, стамеску с долотом. И дед Гришка смягчался.
Посмеиваясь, объяснял мне, чем стамеска отличается от долота, ножовка от
разводной пилы. Я слушал, умилялся и уже совсем легко переходил к другим
вопросам. Например, к таким:
- А вы воевали?
- Воевал? - И дед Гришка делает обычный свой "уход". - А як же,
мобилизовали меня. Був в армии, був.
Это совсем не то, что я хочу у него вытянуть. Мне хочется знать, дрался
ли он с фашистами, убивал ли их, был ли патриотом, я хочу добраться до его
настоящих, сильных чувств.
- На фронте вы были? - уточняю я.
Дед усмехается. Меня, умного-разумного, хитрого-хитрого, он видит
насквозь.
- Да вроде.
- Как вроде? В атаку вы ходили?
Он долго молчит и вообще промолчит, если я не повторю вопроса. Если же
повторю, он все равно скажет свое: "Да вроде".
Я знаю, что дед Гришка дважды ранен - последний раз тяжело, - что,