"Виталий Семин. Сто двадцать километров до железной дороги" - читать интересную книгу автора

мешал ей, кричал:
- Хата чья! Хто ее робыв?!
Заснул он в летнике, сидя на кровати, навалившись грудью на стол.
- Вот, Андрий, - скорбно сказала мне хозяйка, - когда мы тебя брали на
квартиру, я и думала, чи брать, чи не брать. Визьмешь чужого человика, а тут
такэ! Да и ты, сказали, добре водку пьешь. С Иваном Антоновичем. Думала,
сойдетесь вдвох с моим хозяином... Вин же все гроши пропье, если ты будешь
ему давать. Николы ему не давай. Перевстрене на дорози, а ты не давай. Я от
него и сундук з вещами сына замыкаю. Як глаза залье, ему шо дитске, шо не
дитске...
Дед давно заснул, а она все не могла успокоиться. Кляла "ту прокляту
водку":
- И когда она у тебя там все перепале! - И жаловалась мне: - Вин и так
все себе внутри перепалив, я ночью николы на двир не встаю, а вин мабудь три
раза.
Хозяйка не старалась сделать для меня "хорошее лицо". Она просто
"завелась". А что я подумаю и захочу ли сменить квартиру, ей, кажется, было
все равно.
И деду было все равно. Я думал, что проснется он поздно, будет долго
лежать разбитый, а он встал, как всегда, на рассвете. Я застал его в сарае,
где он строгал рубанком длинную доску. Я поздоровался, он не сразу
повернулся ко мне.
- А ты, Андрий, не по-городскому встаешь, по-сельскому. Рано...
Усмешка его ничего не потеряла после вчерашнего. Она была такая же
ироническая, такая же чуть-чуть обидная для меня - сверху вниз. И еще было в
ней затаенное смущение, как будто мой хозяин постоянно помнил, что в хуторе
его кличут уж слишком запросто: "Дед Гришка", самолюбиво не принимал такой
простоты, но был слишком умен, чтобы протестовать открыто. И так же, как
всегда, подчеркивал прямизну и жесткость дедовских плечей тот самый старый,
мягкий пиджак, в котором он вчера валялся на земле, а потом спал,
навалившись на стол. И так же джентльменски сухопарой выглядела вся его
сухая, жилистая фигура. И так же размеренно двигался он своим ровным,
широким шагом по двору, чистил коровник, носил воду овцам, и тем же широким,
ровным шагом, которым он будто бы давным-давно все измерил - и работу в
колхозе, и работу дома, - он ушел в свою плотницкую мастерскую. Я смотрел,
как он аккуратно прикрывал за собой калитку, как шел мимо оплывшего
глиняного забора, мимо такой же оплывшей, округлившейся после многочисленных
подмазок собственной хаты, и мне неожиданно пришло в голову, что мой хозяин
не может обижаться на "деда Гришку", потому что в хуторе полно его
сверстников, от них это и идет, все они друг друга знают с самых малых лет.
Хотя никто не зовет деда Степана дедом Степкой...

2

Утром я просыпаюсь рано, хотя и позже своих хозяев, застилаю кровать
(когда я уйду, хозяйка перестелет ее по-своему), бегаю в трусах и майке по
двору, готовлюсь к урокам, завтракаю и ухожу в школу. Идти мне далеко, и я
рад этому. Особенно приятно спускаться с обрывистого склона холма к сухому,
местами выбеленному солью руслу речки. Речка эта по-степному сезонная. В
сущности речкой я ее еще не видел - так, узкий ручей после сильного дождя, а