"Виталий Семин. Семеро в одном доме" - читать интересную книгу автора

раньше на царей покушались. Он был партийный, пост большой занимал, а
квартиры себе получить не мог. Все по командировкам ездил. Он и заболел в
командировке, кашлял с кровью, а о себе ему некогда было подумать.

А Аня к нам пришла, и все у нас вот так вот сделалось, честное слово,
Колю замордувала. То, чтобы он курить бросил - денег много на табак
уходит, - то еще что-то. И как что не по ее - обижается, к столу не идет: "Я
не хочу кушать". Василь Васильевич на что уж суровый был, сам пойдет к ней:
"Аня, идите обедать, мы вас ждем". - "Не хочу, я сыта". Это уже все знают,
что что-то не по ее. И Коля сам не свой - и передо мной ему не хорошо, и без
нее он не может.

Вот, Витя, есть такая примета, баба стирку затеяла, белье ей сушить
надо, а на дворе солнце, погода хорошая - значит, муж бабу любит. Шуточная
это примета, конечно. Но скажи ты, когда Аня стирку ни затеет, погода
разгуляется, солнце светит. "Это, - говорит она, - Коля меня любит". И
правда, Николай ее любил. Я про нее ничего плохого сказать не хочу, она и
красивая была, и работящая. Так, как она работает, никто не может. Себя она
не жалеет. И замуж после смерти Николая не вышла, хотя молодая еще была и
предложения ей делали. Из-за детей не вышла. И блюла себя. Во время
оккупации немцы у нас стояли, так один к ней ночью пришел. Она детей с собой
в кровать брала, чтобы ее не трогали, а этот все равно пришел. Она ему лоб,
нос, щеки - все лицо расцарапала, крику наделала, детей разбудила. Я днем
того немца увидала, смеюсь, говорю ей: "Ты, Аня, посмотри, всю жизнь жалеть
будешь". Такой немец был здоровый да красивый... Нет, я ничего плохого о ней
не хочу сказать.

А вот беспокойная она. Я с ней не могу. Шумная. Бабка, мать ее, глухая
как на грех. Начнут они разговаривать - крик в доме. С Женькой
разговаривает - кричит. Дом не так поделили... Жизни она мне из-за этого
дома не дает. "Я, говорит, этот дом белила, мазала, ремонтировала".
Правильно - ремонтировала, мазала, да ведь строили его мы с Василь
Васильевичем. Степь тут была тогда, огороды, а к реке - казачья станица.
Василь Васильевич получил этот участок, привез меня сюда: "Вот тут, говорит,
хата, вот тут огород". Так ведь каждое ведро глины, каждое бревнышко мы с
ним своими руками перещупали. А воду откуда возили? Это сейчас колонка за
квартал, и мы считаем далеко, а ведь раньше воду с реки бочками возили.
Подъедем бочкой к спуску с горы, поставим бочку, подложим под колеса камни,
а сами с ведрами за водой. А гора с версту. Плечи полопаются, пока ведрами
бочку наносишь. А потом эту бочку еще по степи версты три везти. И опять за
водой.

Я сейчас больная да слабая, а раньше здоровая была, так я вся
почернела, пока дом строили. Построили его, а он сырой. Бревна клали сырыми.
Они сквозь штукатурку и проступали на потолке во время морозов. Топили мы,
топили, пока дом высушили. А сад этот? Василь Васильевич привез из питомника
сто пятьдесят корней. Так ведь степь, Витя, надо было лопатой вскопать,
деревья посадить да все их полить! А ну-ка! Я уж мужу говорю, куда нам этот
дом - а строили мы его, Витя, уже перед войной - есть же у нас хибара,
заплатили мы за нее деньги, дети взрослые, разойдутся от нас, а нам на наш