"Виталий Семин. Семеро в одном доме" - читать интересную книгу автора

век хибары этой хватит. "Нет, говорит, будем строить. Хочу в настоящем доме
жить. Детям наш дом достанется". Достался! В один год вынесли два гроба. Это
ж подумать только - в один год два гроба! Петя и Люба. А в сорок четвертом и
Николай.

У меня уж, Витя, все в душе сгорело. Эгоисткой я стала. Я во время
войны санитаркой в больнице работала. Ну все делала: горшки выносила, утки
подавала, полы мыла, простыни, грязное белье стирала. Все делала, а сама,
как сонная, как не своя. Работать сутками могла - все равно мне было. А если
кого на носилках понесут, я думаю: "Не у меня одной такое горе. И у других
тоже". Нет, Витя, устала я жить...

У бабы Мани красные, опухшие, перевязанные грязными бинтами ноги. Эти
толстые, негнущиеся ноги не дают ей нагнуться, присесть на корточки - не
выдерживают тяжести большого рыхлого тела. Ранней весной, летом и осенью
Маня ходит по двору босиком. И кажется, что Маня не чувствует своими
плоскими ступнями ни холода, ни боли - так равнодушно и подолгу она стоит на
мокрой земле или ступает по битому стеклу. Случается, что Маня падает.
Падает, спускаясь с низеньких порожков или просто на ровном месте. Падает
она тяжело, всем большим телом, и не кричит, не зовет на помощь, хотя сама
подняться не может. Ждет, пока кто-нибудь выйдет из дому и увидит ее.
"Почему ж вы не крикнули, баба Маня? Что ж это такое?!" Маня молча
поднимается и только шепотом про себя причитает: "Ох, боже ж ты мой". В бога
она не верит: "Если бы он был, Витя, я бы его ненавидела".

Время от времени ноги ее страшно заболевают. Тогда мы вызываем "скорую
помощь". "Скорая помощь" приезжает и неохотно забирает бабу Маню в больницу.
Неохотно, потому что болезнь бабы Мани неизлечима, как неизлечим ее возраст,
как неизлечимо все то, что она пережила за свою долгую жизнь. И сама баба
Маня неохотно уезжает в больницу. Не потому, что ей дома хорошо, а в
больнице будет хуже - в больнице баба Маня все-таки отдыхает. Дома Мане
приходится смотреть за двухлетней Нинкиной дочкой: "Это ж наказание, Витя,
не угонюсь я за ней на своих ногах. Она убегает, а я не угонюсь", - а
уезжать в больницу баба Маня не хочет, потому что некому смотреть за
Нинкиной дочкой. В ясли дочку Нинка не хочет устраивать: "Пусть Наташка
будет дома, пусть старуха смотрит".

Мне кажется, что баба Маня безмерно унижена своей великой любовью к
беспутной Нинке.

Вот и сегодня нам через стену слышно, как Нинка истерично ругает бабу
Маню. Нинка работает кондуктором автобуса, на смену ей надо подниматься в
три часа ночи, она не высыпается, возвращается с работы раздраженная. А баба
Маня сегодня постирала ей белье и вышивки. Так зачем она постирала! Она не
так постирала!

Распахнулась дверь, Нинка влетела к нам. Растрепанная, в слезах, в
коротком халатике, остановилась у спинки кровати - к нам здорово не влетишь,
от двери до стола, за которым мы сидим, два шага, вытерла рукой щеку под
глазом и сказала плачущим, неискренним, ищущим сочувствия голосом: