"Виталий Семин. Семеро в одном доме" - читать интересную книгу авторавыслать". - "Мы не имеем права, запросили облвоенкомат, как там решат". Я -
в облвоенкомат. Куда я только не бегала! И в аэроклуб, и в военкомат, и в облвоенкомат. Понимаю, если Женька разорился на телеграмму - значит, положение у него отчаянное. А куда ни прибегу, мне говорят: "Мы не можем решить, придите завтра". - "Да как же завтра, если там уже экзамены начинаются!" Так они мне не говорят "нет". Они говорят: "Вот придет разрешение, мы обсудим и отправим документы". Я в аэроклубе говорю: "Он же у вас был лучшим курсантом, его фотография до сих пор на доске почета, почему вы не поможете ему?" - "Он сам себя наказал. Совершил преступление и теперь расплачивается за него". Ругалась я с ними, доказывала, а тем временем Женька вернулся. Опять на крыше вагона. Пришла я домой, а он сидит у печки. "Эх, говорит, Муля, не знают они, какого теряют во мне летчика". А у самого озноб, температура. Он неделю ночевал на вокзале, почти ничего не ел. Он, как туда приехал, пошел к замполиту училища, рассказал ему все: "Разрешите сдавать экзамены, а документы потом подойдут". Тот его внимательно выслушал. Вежливо так. Вместе с ним из училища вышел, прошел с ним квартала два, все расспрашивал. Не спросил только, где Женька ночевать будет. А потом говорит: "У нас все места уже заняты, набор полный, но если твои документы придут вовремя, сделаем для тебя исключение. А если документы не придут, сам понимаешь, никто тебя в такое училище принять без документов не вправе". - "Вы запросите документы", - просит Женька. "Нет, - говорит замполит, - запрашивать документы мы не будем. Ты сам понимаешь, что кругом Женька документы, ждал. Экзамены начались, закончились, а документов нет. Пошел он еще раз к замполиту, а тот говорит: "Ничем не могу помочь, не получилось у тебя на этот раз. Приезжай в следующем году. Буду рад с тобой встретиться". Женька пошел на вокзал, кепку на лоб натянул и подцепился на поезд. Так и приехал домой. "Не знают они, Муля, говорит, какого летчика во мне теряют". Простудился он сильно, долго болел. В армию его в тот год не взяли, дали отсрочку по болезни, а месяца через четыре медкомиссия признала его для летного училища негодным. Он же с детства был слабым, болезненным, а после этой болезни у него с нервами что-то сделалось, легкие стали плохими, желудок. Взяли его в армию на следующий год, но уже не в авиацию, а в стрелковые части. В военкомате ему предлагали: "Хочешь поближе к самолетам? Направим в части аэродромного обслуживания. Механиком будешь". Не захотел. Унижением для себя посчитал. К Ирке в деревню я уже не вернулась, опять на фабрику пошла. Кожгалантерейную. Она одна у нас в районе такая, где бабы вроде меня, без специальности, работать могут. У нас во всех цехах бабы. Мужиков раз, два - и обчелся. Механики, слесари-наладчики, местком, завком, партком, директор, а все остальные - бабы. Начальство у нас командует, как хочет. Бабу же, если за нее заступиться некому, легче легкого плакать заставить. Ей что ни скажи, что ни заставь, она утрется платочком и тянет с утра до вечера. Я бабам говорю: "Вы берите пример с меня. Я никому не дам себя обидеть". - "Да, |
|
|