"Виталий Семин. Семеро в одном доме" - читать интересную книгу автора

Каренину", "Золотого теленка" наизусть выучил. Они с Иркой цитатами
разговаривали. Ирка смеется: "Женя, я вижу, вы стали образованный. Следы
ваших жирных пальцев на всех моих книгах". Она ему в шутку "вы" стала
говорить.

Ирка кончила университет, а Женька получил аттестат зрелости и в
аэроклубе экзамен сдал. Принес мне свой аэроклубовский диплом, сует под нос:
"Смотри, Муля. На, смотри!" В аттестате у него почти все "тройки", а в
аэроклубовском дипломе только "пятерки". И по полетам, и по теории, и еще по
чему-то. В военкомате его взяли на специальный учет, чтобы направить в
летное училище. Ирка смеется: "Вы, Женя, наша Гризодубова, а также Марина
Раскова. Стойку на руках вам, Женя, до сих пор слабо сделать". Я говорю
Женьке: "Ты напиши с Иркой несколько диктантов, позанимайся с ней физикой и
математикой. Ирка пять лет литературу учит, а всю твою физику и математику
знает. В училище же экзамены придется сдавать". - "Не твое дело, Муля". До
осени ходил на аэродром, а осенью их, аэроклубовских, собрали в военкомате и
дали направление в Сибирь, в летное училище. Военком им сказал: "Вы уже
почти солдаты. Приедете в училище, пройдете медицинскую комиссию, сдадите
экзамены - и сразу у вас присягу примут".

Проводила я его на вокзал, всплакнула, дура, над его остриженной
головой, посадила в поезд, а сама собралась и уехала за Иркой в деревню,
куда ее направили работать. Уговариваю себя: все хорошо будет, даже
успокаиваться начала. Думаю: поживу в деревне, за Иркой поухаживаю, отдохну,
а в хату, на свою половину, квартирантов пущу, на деньги, которые с них
получу, мебель отремонтирую. Мебель еще ни разу не ремонтировала. Я уже и со
столяром договорилась, сколько он возьмет шкаф пошарбовать и лаком покрыть,
этажерку отремонтировать, стулья. До войны шкаф светлым был, а тут будто
почернел, закоптился. Как в кузнице живем, честное слово.

Приехала я к Ирке в ноябре, кое-как по распутице добралась - там без
резиновых сапог шагу нельзя ступить. Одеяло ей ватное привезла, таз
эмалированный, кадушку купила капусту солить, примус. С хозяйкой, у которой
мы с Иркой жили, подружилась, учила ее и как пирог слоеный делать, и как
наполеон, и отбивные... Месяц так прошел, пуржить начало, ветер со снегом,
на улице холодно, почта ходит с перебоями, а от Женьки писем все нет и нет.
Ирка говорит: "Нет писем, - значит, хорошо. Было бы плохо - написал". Я сама
так думаю, а все беспокоюсь. И добеспокоилась - под вечер кто-то стучится в
дверь. Дверь открывается... и на пороге появляется сам Женька. Уши белые, на
голове фуражечка, весь скривился и говорит: "Перед вами несчастный Мак". В
туфельках, в пиджачке, в брюках, а сам храбрится, острит.

Как я и боялась, засыпался на экзаменах. "Ваш брат, Ира, Женя-идиот
засыпался на экзаменах". - "Женя, ты хоть бы шпаргалок приготовил". - "Майор
мне сказал, шпаргальщику нельзя доверить новую военную технику". - "А ты,
Женя, пытался шпаргалить?" - "Да". - "И тебе дали по рукам?" - "Дали". А у
самого слезы в глазах. И замерз страшно. "Как же ты сюда добирался?" -
говорю. "На крыше вагона, Муля". Это он из Сибири в такую-то пургу! А домой
сунулся - там квартиранты. Он опять на поезд, потом на попутную машину и к
нам в деревню. Но самое главное он приберег напоследок - оказывается, он