"Геннадий Семенихин. Пани Ирена" - читать интересную книгу автора

- Жили мы по-прежнему в Варшаве. Года через два с отца моего сняли
опалу. Снова стал он депутатом сейма. Время было тревожное: война
подбиралась к нашей земле. Отец был следователем по особо важным делам.
Судил он теперь валютчиков, изменников и шпионов германских. И, надо
сказать, расправлялся с ними круто. Он всегда говорил, что самое большое зло
принесет полякам Гитлер. Я однажды подслушала, как они шептались с мамой в
спальне. "Не понимаю, - говорил отец, - на что наше правительство
рассчитывает. Балы, приемы, неописуемая роскошь, а танков нет, авиации тоже,
и вся оборона на песке..."
В это время я уже была замужем. Командир полкового эскадрона Анджей
Стукоцкий стал моим мужем. А войной дуло на нас все сильнее и сильнее.
Помню, было у нас в доме какое-то семейное торжество. Собралось много
гостей, а папа запаздывал. Он был на каком-то приеме в сейме и приехал
оттуда не очень веселый. На него сразу же набросились: "Как вы полагаете,
пан Дембовский, каково будущее Польши, что по этому поводу говорят в
правительстве?" Папа отвечал на эти вопросы, острил, улыбался: "Я сейчас
только от Мосьцицкого. Были там все министры, и маршал Рыдз-Смиглы заявил,
что никогда польская армия не была такой сильной, как сейчас". Он улыбался,
а черные глаза оставались печальными. Но кто-то, едва его дослушав, уже
кричал:
- Панове, шампанского. Тост за здоровье храброго маршала Рыдз-Смиглы!
Дней через пять я сама видела большую толпу на площади у могилы
Неизвестного солдата и толстого, упитанного человечка в военном френче на
трибуне. Он кричал, что наша кавалерия самая лучшая в мире, что еще не
родилась армия, способная нас победить. "Жители Варшавы могут спать и не
думать ни о какой опасности!" - заверял он.
А потом началась бомбардировка Варшавы. Это не война была, Виктор, а
убийство. Первые зловещие бомбежки. Если бы я была художником, я бы написала
страшную картину и назвала бы ее "Сумерки большого города". Сердце болит,
когда вспомнишь. Закрою глаза и кажется, до сих пор слышу, как воют над
Варшавой их одномоторные пикировщики...
- "Юнкерсы-87", - вставил капитан.
- Так есть, - согласилась Ирена. - Они переворачивались в воздухе и
бомбили очень точно. Никогда не забуду второе сентября. Трамваи не ходят,
водопровод поврежден, и за водой везде целые толпы. Я шла по улице
Краковское предместье, когда появились самолеты. Не знаю, сколько их было на
самом деле, но мне показалось, что они закрыли все небо. Они пикировали на
эту беззащитную толпу с ведрами, чайниками и котелками.
Помню, самолеты уже обстреливали улицу, когда толпа с криками
разбежалась. Я глянула - у колонки на мокром асфальте мальчик лет семи.
Белая рубашка, поясок с медной пряжкой, кудряшки, а на рубахе кровь. Рядом
валяется перевернутый чайник. Я не выдержала, бросилась к мальчику, подняла
на руки. Бегу по Краковскому предместью и кричу: "Где здесь "Красный Крест"?
Кто-то меня остановил. Смотрю, сестра с красным крестом на рукаве: "Куда вы
несете хлопчика, пани?" - "На перевязочную". Она головой покачала: "Не надо,
пани, хлопчик юш не жие".
Вот так началась для меня война.
Потом пришли фашисты. А вскоре умерла мама от заражения крови во время
операции, она тоже была хирургом. Муж оказался мелкой дрянью, и я с ним
рассталась. Не повезло и нашему отцу. Самый тяжкий удар нанес ему Тадеуш.