"Геннадий Семенихин. Над Москвою небо чистое " - читать интересную книгу автора

сидел в тесной кабине летчик. Голова его вяло завалилась вправо и лежала на
борту кабины. Левая часть лица была густо залита кровью. Летчик был привязан
к сиденью ремнем. Из-под брезентовых парашютных лямок, перехватывающих его
на животе, тоже растекалась кровь. Секундное оцепенение прошло, и Румянцев
уже расстегивал непослушными пальцами шлемофон на подбородке летчика.
- Саша... Хатнянский... - позвал он.
- А-а-а! - чуть слышно простонал летчик.
Встав на пробитое зенитными снарядами крыло, Румянцев осторожно обеими
руками стянул с головы Хат-нянского шлемофон. Увядающее солнце скользнуло по
стеклам пилотских очков. Рассыпались в беспорядке густые длинные волосы, и
одна прядка прилипла к залитому кровью лбу. Лицо его не было исковеркано
болью. Оно было спокойным, немножко усталым, и только. Румянцев расстегнул
"молнию" комбинезона в надежде, что от этого летчику станет легче.
- Саша! - еще раз позвал старший политрук.
- Товарищ майор! - пробасил с другой стороны кабины Боркун.
Хатнянский вдруг пошевелился и неуверенными, слепыми движениями обеих
рук нащупал борт кабины. Ухватившись за него, он старался приподнять свое
отяжелевшее тело. Правое веко летчика дрогнуло, и большой светлый глаз
совершенно осознанно посмотрел на все окружающее. Вероятно, увидел он в это
мгновение и багровую полосу заката, и сбившихся возле самолета людей, и
близкое лицо Румянцева. Летчик медленно, с усилием поднял окровавленную
голову.
- Комиссар... - хрипло прошептал он, - между Арбузово и Ботово немецкий
штаб. Шоссе забито танками... двести... не меньше. - Он запнулся, тяжело и
хрипло дыша... - В Ново-Дугино до сотни "юнкерсов" и "хейнкелей"... На всех
дорогах мотопехота... Снижался до бреющего. Кажется, сбил "мессера". Их было
восемь. - В горле у Хатнянского снова захрипело, сквозь стиснутые зубы
хлынула кровь. Голова его опять откинулась на борт кабины. Только веки не
опустились, и глаза голубели, как две холодные, стынущие на ветру льдинки.
- Саша! Хатнянский! Саша! - задохнувшись, выкрикнул комиссар.
Подошли сестры и развернули брезентовые носилки. Поджарый высокий
капитан с новыми медицинскими эмблемами на гимнастерке взял холодную руку
летчика, нетерпеливо мотнул головой медсестрам и отошел от кабины.
Глядя куда-то в сторону, несмело, но так, что все слышали, произнес:
- Совсем, товарищ комиссар.
По лицу старшего политрука бежали крупные слезы. Не смахивая их,
Румянцев обернулся к окружавшим самолет людям. Он кого-то искал среди них и,
найдя, громко сказал:
- Капитан Петельников, немедленно доложите генералу разведданные майора
Хатнянского.
- Есть! - отозвался Петельников. В тишине с легким акцентом прозвучал
голос американского журналиста Грея:
- Это потрясающе! Он докладывал мертвым!
- Что вы сказали? - оборачиваясь к нему, переспросил Румянцев. -
Мертвым? Да. Верно. Он привел машину на аэродром мертвым, мертвым ее сажал,
мертвым докладывал.
Впервые за свои двадцать лет Алексей Стрельцов увидел так близко
человеческую смерть. И оттого, что эта смерть была такой необычной,
пронизанной до самого последнего мгновения борьбой за жизнь, оттого, что
незнакомый ему майор Хатнянский умер, едва успел доложить о боевом вылете на