"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

бы!" И ему, хирургу,
у которого редко находились для пациентов ласковые слова, захотелось
утешить раненого. Он молча прошелся по маленькой палате, остановился у
полураскрытого окна и, глядя на прорубленную в редколесье асфальтовую
въездную дорогу, сказал:
- Слушай, Федор... по-моему, Федор Васильевич?
- Федор Васильевич, - подтвердил с усмешкой Нырко, - по всему видно, в
мои анкетные данные вы заглядывали.
- Положено, - буркнул Коваленко. - Но ты слушай. Знаешь, с какой поры
появилась у меня эга несносная привычка говорить пациенту любую правду? С
того дня, когда я потерял единственного сына. Это было давно, когда я еще
кончал медицинский Жорке было восемь, и он заболел дифтеритом. Я бегал по
Москве как угорелый, призывал самых выдающихся светил, но они скрывали от
меня - отца - правду, заставляли жить в мире надежд и иллюзий, уверяли,
что ребенок выживет, а он умер на моих руках. И я поклялся тогда, что если
стану хоть когда-нибудь настоящим хирургом, всегда буду говорить больным и
их родственникам одну только правду. А теперь о тебе. - Он хмуро провел
ладонью по колючей щеке. - Врать не намерен. Пока раны не заживут, трудно
говорить, будешь летать или нет, дорогой Федор Васильевич. Вот есть у тебя
где-то дом, жена, дети.
- Еще не успел нажить, - грустно вздохнул раненый, - только старики.
- Ах да... двадцать три года... - понимающе закивал Коваленко. - Однако
дело не только в этом. Идет большая губительная война, и ты на ней пролил
кровь. За них, за стариков своих, пролил и за тысячи других людей, о
существовании которых даже не догадываешься.
Если обратиться к теории вероятностей, то кто его знает, быть может,
тот самый "юнкере", который должен был сбросить бомбы на этот госпиталь,
тобою был сбит где-то в окрестностях Вязьмы или Гжатска. Значит, ты и так
уже много сделал на этой войне, дорогой товарищ майор.
Так зачем же впадать в пессимизм? Ждать, ждать и ждать, Федор
Васильевич. У летчика-истребителя должны быть крепкими нервы. Что же
касается ворчливого старика Коваленко, то будьте уверены, он все сделает,
чтобы вернуть вас в кабину истребителя.
- Спасибо, Андрей Иванович, - тихо поблагодарил его майор Нырко.


3


Глубокой ночью в госпиталь прибыла очередная партия раненых. В зыбучей
полуночной темноте из крытых брезентом ЗИСов санитары выгружали носилки.
Работали молча и быстро. Кто-то засветил фонарик, и тотчас же раздался
предостерегающий голос:
- Ты что, Рапохин? Очумел разве? Не слышишь, фриц на верхотуре ухает.
Фугасочку оттуда в одну тонну скинет - пи от тебя, ни от госпиталя ничего
пе останется.
Фонарик погас, а тот же голос, но уже с угасшими нотками возмущеппя,
обратился к кому-то из раненых:
- Лейтенант, а лейтенант, тебя что же, под самой Вязьмой ранило? Ну и
докатились. Это же вы прямую дорогу на Москву Гитлеру открыли.