"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

- Тебя среди пас не было, защитпик отечества, - зло откликнулся с
носилок ранетшй. - Только поэтому и докатились.
Кому-то при разгрузке причинили, очевидно, боль, и молодой стонущий
голос разнесся по всей округе. Вскоре все стихло, и майор Нырко заснул.
Когда он очнулся, было уже утро и свет ясного осенпего дня лез в
комнату сквозь отдернутую занавеску.
Перед ним стояла в свежем белом халатике и высокой наколке молоденькая
сестра Лиза, худенькая, узколицая, с большими сияющими голубыми глазами,
которые никакая бессонница не в силах была затуманить. Пырко прозвал ее
Стрелкой. Когда он впервые ее так окликнул, девушка остановилась и
озадаченно спросила:
- Стрелка? А почему, собственно, стрелка?
- Да разве не понимаешь? - безобидно рассмеялся Пырко. - Ты же вся
состоишь из стрелок. Брови прямые, как стрелки, рот тоже стрелка, даже
морщинки на лбу на стрелки похожи.
Девушке это поправилось, и она польщенно улыбнулась:
- Вот и зовите так. Обижаться не буду.
Сейчас она стояла перед ним, смущенно теребя узкий поясок на халате:
- Не знаю, как и начать, товарищ майор. Зашиваемся мы с ранеными. Ночью
столько подбросили. Подполковник медслужбы Коваленко поручил вас спросить,
не станете ли возражать, если мы в вашу комнатку еще одну койку поставим.
Только на время, дня на три-четыре, не больше.
Нырко глубоко вздохнул:
- Чего же спрашивать. Если надо, так ставьте.
Так, в бывшей детской, отведенной для раненого летчика, появился еще
один жилец, интендант второго ранга Аркадий Петрович Птицын, человек в
возрасте, с краевым добродушным, весьма полным лицом, толстыми губами и
рыхлым подбородком. "Эка, каким меня толстяком судьба наградила", -
усмехнулся про себя Нырко, внимательно разглядывая соседа. И так как от
природы Федор Васильевич был человеком любознательным, то уже несколько
минут спустя он затеял ознакомительный разговор.
Жизнь устроена так, что на вокзале в ожидании поезда, на аэродроме в
ожидании погоды, и тем более в госпитальной палате в ожидании
выздоровления человек быстрее познает человека, чем в каких-либо иных,
производственных отношениях. Интендант Птицын оказался до крайности
словоохотливым. Начав говорить, он уже никак не мог остановиться. Сначала
майор Нырко слушал его с интересом и нередко совершенно искренне хохотал
над рассказанными историями, но потом Птицын стал повторяться, и летчик
попросту устал от его красноречия. А интендант, ничего не замечая, в пятый
раз передавал одну и ту же историю о четырех цистернах вина.
- Понимаете, майор, это же просто жуть! - восклицал оп, потрясая
коротко остриженной головой. - Четыре вагона с вином, да не с
каким-нибудь, а с кахетинским. Привезли их в Тулу и уже разгружать
собирались, как вдруг тревога. Паровозы противными голосами как завоют!
Сущая тебе зубная боль! Потом репродукторы заголосили: "Граждане! Над
городом появился вражеский самолет". Еще две минуты прошло, а диктор уже
новое:
"Спокойно, граждане! Фашистский самолет полетел дальше, в сторону
Орла". У меня уже от сердца отлегло".
"Переливайте кахетинское в автоцистерны!" - приказываю. Да только успел