"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

7


Лина писала:
"Дорогой Федор! Мне упорно кажется, что лучше прочитать одну яркую
страницу из хорошей книги, чем плохую книгу от начала и до конца. Моя
яркая страница - это ты, Федя! Как мало мы были вместе: ночь и кусочек
дня. До самой своей последней минуты буду помнить, как ты стоял в самом
центре клумбы с сорванными гладиолусами, большой, сильный, улыбающийся,
как бежал к тебе дежурный врач, чтобы произнести эти страшные слова, сразу
пригнувшие всех нас к земле. "Да какие уж тут цветы! Война началась, Федор
Васильевич!"
Федя, милый! Только вчера узнала номер твоей полевой почты, и если бы
ты представил, как много для этого пришлось затратить сил. Еще в начале
июля в нашей городской газете я увидела твой портрет и узнала из подписи,
что тебя наградили орденом Ленина за два тарана в одном воздушном бою. Я
немедленно кинулась в редакцию, но там меня ожидало горькое разочарование.
Усталый человек в роговых очках объяснил мне, как маленькой, что эта
фотография разослана во все газеты нашей страны и, конечно же, твоего
адреса их редакция не знает. Очевидно, пожалев меня, он дал совет
обратиться в фотохронику. Я списалась с фоторепортером, тот пообещал
установить твой адрес, и вот я получила ответ За меня ты не беспокойся.
Живется всем нам в тылу хотя и нелегко, но эту жизнь не сравнить с твоей,
полной ежечасных опасностей и риска. Первую половину дня я провожу в
школе, а после торопливого обеда мчусь на завод к станку: ведь я теперь
работаю в цехе, который выпускает продукцию только для фронта.
Береги себя, Федя! Ты не подумай, что я призываю тебя к той
осторожности, что граничит с трусостью, совсем нет, но будь всегда
осмотрительным и, находясь в воздухе, всегда помни о том, как ждет тебя на
земле человек, в тебя безгранично верящий. Говорят, что есть на земле
птицы, прозванные "неразлучниками"! Они живут всегда парами, и если
умирает самец, умирает и его подруга. Вероятно, я из этой породы. Если бы
тебя не было на земле, я не смогла бы жить!"
Нырко спрятал письмо под подушку. Свет в палатах был выключен, остался
гореть только в коридорах и операционной. Птицын, который, прихрамывая,
уже начинал ходить, вернулся из умывальника и взбивал перед сном подушку:
- Эх, Федор Васильевич, Федор Васильевич, а грустно все-таки.
- Это отчего же, дорогой сосед? - хмыкнул Нырко.
- Жену вспомнил, детишек. - пояснил Птицын. - Их ведь у меня трое.
Как-то они там живут, в далеком Кургане, в эвакуации.
Майор не ответил. Он думал о Лине, и ему тоже было грустно. Пожелав
спокойной ночи, интендант залез под одеяло, но заснул не сразу, долго и
беспокойно на этот раз ворочался. А Федор продолжал лежать, не смыкая
широко раскрытых глаз. За плотно зашторенным окном текла беззвездная ночь
тревожного прифронтового края.
Он любил ночные часы, когда можно было помечтать, отрешившись от
суровой действиаельности. По ночным шорохам и звукам он безошибочно
восстанавливал картину войны на этом, столь близком к Москве участке
фронта. По автостраде Москва - Минск, рассекавшей осеннии лес, беспрерывно
проносились автомашины, вездеходы, тягачи. Иногда со скрежетом, высекая из