"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

6


Капитан Балашов сдержал свое слово. Он приехал ровно через три дня, но
какой-то мрачный, небритый, осунувшийся. Комкая в руках шлем, долго стоял
на пороге маленькой комнатки.
- Постой, - окликнул его Нырко, - ты же обещал прилететь вместе со
своим шеф-пилотом? Где же Сережа Плотников? Ты что, к матери его отпустил?
- Нет, - уронил Балашов глухо.
- Значит, он у тебя в наряде?
- Нет.
- Так почему же ты его не взял с собою? - искренне удивился Нырко.
- Федя... - трудно заговорил капитан и запнулся, - Федя, - повторил он,
беря каждое слово, как с разбега. - Вчера во второй половине дня Сережа
Плотников погиб.
Сбил два самолета и погиб сам. - Балашов с яростью хлопнул коричневым
летным шлемом об пол, бессильно плюхнулся на зеленый стул. - Федя! -
сдавленно выкрикивал он. - Какие парни гибнут на этой проклятой войне,
когда же это кончится, черт бы его побрал. Ведь мы нашего Сережку в шутку
нецелованным звали. Он и на самом деле пи разу в любви не объяснялся. Жить
бы ему и жить. Что же теперь старенькая мать его скажет, потерявшая
сначала мужа, а теперь и единственного сына!! А ведь он только что
собирался ее проведать и ободрить. Где же правда, Федя, и когда же все это
копится, я тебя спрашиваю?
Нырко приподнялся на локтях в кровати, насколько ему это позволяла
загипсованная нога, и яростно прошептал:
- Я отвечу на твой вопрос, Виктор. Напрямую отвечу! Ты что же, думаешь,
одному тебе война поперек горла, а мне нет? Ему нет? - кивнул он на
внимательно слушавшего Птицына. - Тем, кто сейчас погибает в крови на
операционных столах, нет? Ты хочешь быстрого конца. Так в чем же дело?
Поднимай тогда руки и сдавайся!
На широком, обожженном солнцем лице Балашова мгновенно высохли скупые
слезы.
- Федя! - хрипло воскликнул он. - Это ты мне?
Да разве я такие слова от тебя заслужил? Разве мы с тобой не вместе на
"мессеров" и "юнкерсов" ходили? Пожалей и себя и меня, Федя!
- Черт побери, Виктор, я, кажется, действительно переборщил. Ты уж
извини, сам понимаешь, - пробормотал майор, но черные его глаза продолжали
пылать гневом, - Однако о том, что тебе сейчас надо делать, я в двух
словах скажу. Я сейчас раненый, я никто... А ты боец, и не рядовой боец!
Ты теперь целым истребительным полком командуешь. Немедленно возвращайся
туда!
Будь в десять раз суровее, чем был! И если я только узнаю, что ты
выйдешь к летчикам с заплаканными глазами, ты мне на всю жизнь не друг!
Балашов поднял шлем, разгладил его и, побледнев, произнес:
- Слушаюсь, товарищ командир. - Шагнул к двери и на мгновение
остановился. - Извини, Федор Васильевич, совсем из памяти выпало. Я же
привез тебе письмо, - и положил на стул сложенный вдвое конверт.