"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора - И кто его только назвал мертвым, - возмущался ей в ответ знакомый
голос. - Мы сейчас, сестренка, из вашего мертвого быстро живой час сварганим! - Да дайте же хоть раненого предупредить, - постепенно сдавалась медсестра. - Стрелка, - громко окликнул ее Нырко. - Кто это там шумит? - Да к вам пришли, товарищ майор. - Так пропусти их, я же все равно не сплю. Два летчика, два самых дорогих человека, два послапца из того чудесного мира, откуда надолго выбыл Нырко, перешагнули порог палаты. - Ребятушки! - воскликнул Нырко. - Вы и представить себе не можете, до чего я вам рад. Вы же сюда запах аэродрома притащили на пропыленных своих гимнастерках. В палате был всего-навсего один стул с зеленой плюшевой обивкой и детская, покрытая коричневым лаком, скамеечка. Рослый широкоплечий капитан Виктор Балашов откинул со лба светлую прядь густых, немного вьющихся волос, насмешливо покосился на лейтенанта Плотникова и придвинул к себе стул. - По праву старшего, - изрек он, - а ты, Сережа, и на детской скамеечке поместишься. Они были совершенно разными, два этих его однополчанина. Если задубелый на аэродромных ветрах, широколицый, с серыми, немножко холодными глазами, Виктор Балашов носил на себе отпечаток грубоватости, то худенький тонкий Плотников с мальчишескими нежными чертами лица производил впечатление очень застенчивого юноши. Оп бьп самым молодым в полку, всего за месяц до Однако война и постоянная близость к смертельной опасности постепенно меняли и его лицо, стирая доверчивую наивность и нежность. В уголках прямого тонкого рта уже наметились морщины, строже стал взгляд. Майор обрадовался однополчанам, словно родным братьям. Он долго тряс их жесткие ладони, и колючие черные глаза загорались весеяым огнем, на губах сияла широкая довольная усмешка. Балашов басил, панибратски называл командира полка то "стариком", а то и просто Федей, Плотников обращался к Нырко стеснительно и всегда произносил уставное "товарищ майор". - Да брось ты, - остановил его Нырко, - все мы под богом ходим и под одной смертью, называй и ты меня, как оп. Рассказывайте: как у нас в полку? - Живем помаленьку, - пробасил Балашов, - тебя ждем, Федя. - Так видишь, - повел Нырко глазами на свою забинтованную ногу. - Да. Угораздило тебя, - вздохнул капитан. - Ну, а что сулят? - Хочешь опросить, буду ли я летать? Буду, Витя... главный хирург пугает, что, мол, пока говорить об этом трудно, по я уверен, что своего добьюсь и еще не одного фрица отправлю с небес на землю. - Мы верим, Федя. - Ну, а на фронте как? - Затишье пока. Какое-то странное непонятное затишье. Ни они вперед не идут, ни мы. Только авпацип, как и всегда, достается. Каждый день с утра и до ночи воздушные бои. Вчера Степкина сбили. - Игоря?! - почти вскрикнул Нырко и поглядел на Плотникова, нервно теребившего кожаный шлем с поблескивающими очками. |
|
|