"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

ее пальцы очутились у виска, и усталым, но торжествующим голосом доложил:
- Товарищ генерал! Возвращаясь с боевого задания, старший лейтенант
Нырко встретил над аэродромом звено "юнкерсов", намеревавшихся отбомбиться
по шгабу фронта, и вступил в бой. Один самолет сбил борговым оружием, два
других таранил. В бою потерял машину.
Сам жив!
- Нырко! Паш комэска! - закричал генерал. - Да неужели же это ты таких
отборных зверюг уложил?! - и бросился его обнимать.
В тот же день ему присвоили звание капитана, а через неделю назначили
исполняющим обязанности командира полка, потому что майор Костромин не
вернулся из боевого вылета. В начале сентября, когда горькие дороги
отступления привели полк к Вязьме, на счету у Нырко было уже пятнадцать
сбитых вражеских самолетов, а в петлицах появилась вторая шпала.
На самом интересном месте его воспоминания были прерваны отчаянным
всхрапом интенданта. Птицын не то чтобы захрапел, а попросту завыл, отчего
и сам неожиданно проснулся.
- Я, кажется, того, товарищ майор, - проговорил оч смущенно, - покоя
вам своими руладами не дачал?
- Да нет, ничего, - усмехнулся Нырко. - На войне, как на войне. К любым
шумам привыкать положено. - Летчик вгляделся в его одутловатое лицо и
неожиданно спросил: - Послушайте, сосед, а вы живого немца при оружии и
амуниции хоть раз видели?
Птицын удивленно заморгал.
- Нет, Федор Васильевич. А вы?
- Я тоже не видел, - рассмеялся вдруг Нырко.
- Ну да? - озадаченно произнес Птицын.
- Вот вам и "ну да", - еще веселее подтвердил майор. - Только в воздухе
видел. Но ведь там толком ни лица, ни того, что на этом лице написано, не
разберешь.
- Вот и дай бог нам его никогда не видеть, этого проклятого фашиста, -
откликнулся Птицын.


4


После обеда наступал традиционный час отдыха. Но Федору не спалось. В
квадрате полураспахнутого окна оп видел четко впечатанные в голубое
безоблачное небо верхушки корабельных сосен, выбегающих за пределы
госпитального двора к проходной будочке, за которой бесконечным движением
фронтового дня шумело магистральное шоссе Москва - Минск. Беспокойный гул
авиационных моторов не смолкал в этом небе, и, прислушиваясь к нему, Федор
безошибочно определял типы пролетающих самолетов - то надтреснутый сухой
звук пролетающего на малой высоте "Ильюшина", то звонкий переливающийся
гул "Петлякова", то до боли знакомый родной свист "Яковлева", то заунывное
уханье забравшегося на большую высоту "хейнкеля". Увлеченный этим, он не
сразу обратил внимание на шум в коридоре, возникший почти у самой двери.
- Не пущу я вас, товарищи командиры. Как хотите, пе пущу! - решительно
протестовала медсестра Лиза. - В третий раз говорю, что сейчас у раненых
мертвый час.