"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

мне все, кроме трусости!" - решил Федор. Из задних кабин трех "юнкерсов"
стрелки-радисты открыли огонь по его истребителю. А Федор, почти не
маневрируя, сближался с левым ведомым "юнкерсом", и когда до того было уже
рукой подать и он отчетливо различил скованное паническим ужасом лицо
стрелка, хлестнул по бомбардировщику долгой пушечной очередью.
И когда убедился, что разваливается взорвавшийся правый мотор, закричал
в буйной радости самому себе:
"Ура!" Пламя на "юнкерсе" переметнулось на кабину и фюзеляж. Видимо,
убит был пилот или вышло из строя рулевое управление), потому что с
большой высоты вражеская машина с ревом помчалась вниз. Короткой грозной
тенью Федор уже навис над машиной ведущего. Успел заметить на фюзеляже
огромного желтого тигра и ожесточенно нажал на гашетку, зная, что
промахпуться с такой дистанции попросту нельзя. Нажал и внезапно облился
холодным потом. Трассы не было. Или пушку заклинило, или в горячке боя он
расстрелял по первому "юнкерсу" весь боекомплект, но очереди не
последовало.
Он шел, как привязанный, на той высоте над вражеским самолетом, на
которой вражеский стрелок не мог его достать огнем своей турельной
установки, и запекшимися губами яростно повторял:
- Подожди, фашистская сволочь... погибать, так с музыкой!
Федор чуть-чуть убрал газ, позволив бомбардировщику лишь на полкорпуса
удалиться, и медленно стал снижаться над его хвостом. Увидел в задней
кабине окаменевшее лицо рыжего стрелка-радиста, отпрянувшего от турели и
поднявшего вверх обе руки. Отдав от себя ручку, Федор все опускал и
опускал винт до того мгновения, пока он не врезался в дюраль высокого киля
с черной свастикой. Страшная дрожь охватила его самолет. Федора сорвало с
привязных ремней, а силой таранного удара маленький "ишачок" был отброшен
в сторону, так что очутился над третьей, последней фашистской машиной. И
тогда, больше ни о чем не думая, Федор обрушил свой самолет на левую
плоскость "юпкерса". Одним дымным клубком падали они на землю, но Федор
понимал, что разгоряченный мозг не отказался повиноваться ему.
Собрав все силы на каком-то витке, Нырко выбросился из полуразрушенной
кабины, раскрыл парашют. Зеленое поле родного аэродрома стремительно
понеслось навстречу, а ветер остудил исцарапанное, кровоточащее лицо,
придал силы.
К нему, распростертому на земле, подъехала санитарка, голос полкового
врача вернул к действительности. - Носилки, и в госпиталь! - выкрикнул
врач.
Нырко медленно оттолкнулся от земли, встал сначала на четвереньки,
потом, убедившись, что голова не закружилась, поднялся во весь рост.
- Никакого госпиталя! Сначала я должен доложить.
И, волоча за собой парашют, медленными неверными шагами Федор двинулся
к землянке, где размещался командный пункт. До нее было метров двести, не
больше.
Он шел эти метры с величайшим трудом, медленно-медленно, хотя шаг его
не слабел. И так же медленно ехала за ним, подпрыгивая на аэродромных
кочках, санитарная машина.
Когда он спустился в землянку, командир дивизии стоял над пестрой
картой района боевых действий, разостланной на деревянном столе. Вошедшего
он заметил не сразу. А Федор поднес ладонь к расцарапанной щеке, так что