"Мария Семенова, Федор Разумовский. Преступление без срока давности ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

это вошканье беспонтовое, блуд".
Сам он все дела уже утряс и, пребывая в благом расположении духа,
вихрил кормиться в праздник, ресторан то есть. Крученый рулевой с кликухой
Крыса вел "мерседес" напористо, но без понтов, однако на опасных
перекрестках джип сопровождения все же принимал вправо и, подтянувшись,
прикрывал борт принципаловой лайбы - береженого, как говорится, Бог
бережет. Наконец "шестисотый" притормозил возле дверей, украшенных вывеской
"Шкворень", выскочивший рулевой распахнул хозяйскую дверь, и в окружении
пристяжи Петр Федорович стал всходить по мраморной лестнице на кормобазу.
Он уже успел приложиться задом к натуральной коже дивана, когда в его
кармане проснулся "бенефон", и лично пожелавший принять заказ у дорогого
гостя мэтр почтительно замер.
Звонил давнишний сорокинский кореш Павел Семенович Лютый, носивший
погоняло Зверь. Когда-то, проходя по одному делу, они вместе хавали пайку,
затем, помнится, Француз раскрутился по новой и пути их разошлись. Теперь
же друган Петра Федоровича пребывал в статусе утюга - законника,
заделавшего мокруху, и, несколько потеряв лицо, занимался наркотой.
- Наше вам. Француз, Зверь на линии. - Обычно неторопливый голос
Лютого был полон тревожных обертонов, и Петр Федорович удивился: что это
могло так достать твердого как кремень законника?
- Чем дышишь, кент, по чем бегаешь? - Он махнул рукой мэтру, чтобы тот
отвалил подальше, и тут же услышал в трубке безрадостное:
- Ситуевина - вилы в бок, отмазка нужна. Неожиданно вспомнил он, как
они со Зверем, стоя спиной к спине, отмахивались ступерами от разъяренных
"черных" в беспредельном бараке, и, сглотнув неожиданно подваливший к горлу
ком, Петр Федорович оскалился:
- Двигай-ка, корешок, в "Шкворень", покушаем вместе. И будет все по
железке. Лады?
- Запрессовали.
Связь прервалась, и, тяжело вздохнув, Сорокин поманил метрдотеля
пальцем:
- Любезный, скомандуйте-ка на двоих - салат с ветчинкой, солянку,
свинину на шампурах и плов. И замутите по-купечески чайковского.
Спиртного днем господин Сорокин не пьет, это известно всем. Надо
сказать, что гастрономических излишеств Петр Федорович не выносил и
единственной его слабостью были черные маслины из Испании - восхитительно
крупные, истекающие во рту бесподобным солоноватым соком. Он уже успел
наплевать целую тарелку косточек, когда послышались тяжелые шаги и в
заведении нарисовался господин Лютый. Родом из Сибири, он был широкоплеч и
кряжист, а в своей воровской жизни насмотрелся всякого. Как-то во время
побега довелось ему сделать "коровой" подельника и питаться неделю
человеческим мясом. Сидя в одиночной камере в тюрьме, он от жестокой тоски
сожительствовал с "лариской" - лишенной всех зубов, отъевшейся на гормонах
крысой, однако воровским законам не изменил. От ментов он получил три пули,
от зеков - авторитет и погоняло Зверь, а на груди его было наколото сердце,
пронзенное кинжалом, рукоять которого обвивала змея. Самый же гуманный в
мире советский суд тоже не оставил Павла Семеновича без внимания и ко всем
его "погремушкам" прибавил еще одну - OOP, то есть "особо опасный
рецидивист".
Законники молча обнялись, придвинулись к столу, и, заглянув Лютому в