"Мария Семенова, Федор Разумовский. Преступление без срока давности ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

глаза, Петр Федорович внезапно сделался мрачен.
- Давай-ка, брат, карболки вмажем за встречу. Он шевельнул синей от
набитых перстней рукой, и официант мгновенно приволок пузатую бутылку "Реми
Мартин", а к нему очищенных грецких орехов, осколки шоколада и неизменный
лимон.
- Прошу вас.
- Дай-ка я сам. - Не обращая внимания на коньячные бокалы. Француз
наполнил жидким янтарем фужеры для шампанского и ломтиком цитрусового
провел по краю своего. - За нас, брат, за наш воровской фарт.
- Что-то моя удача крутанулась ко мне жопой. Лютый выпил залпом, даже
не переведя дыхания, налил еще по одной и только после второй потянулся за
кусочком шоколада.
- Врубаешься, Петр, на меня наехали.
- На тебя? - Сорокин, увлеченно жевавший салат, поперхнулся даже и
недоуменно глянул на сотрапезника: - Менты?
- На красноперых не катит. - Лютый вдруг стиснул тяжелые кулаки, глаза
его сузились, и стало ясно, почему его окрестили Зверем. - Три фабрики на
ноль помножены, курьер из Голландии пропал с концами, а вчера моего
поддужного в "поджере" отправили на марс. Я молчу уже про попадалово, про
то, что резидентов дважды находили в холодном виде, а мелких кровососов
замочили с десяток. И вот сегодня поутряне - пожалуйста, - Лютый внезапно
успокоился и принялся жевать лимонную корочку, - с днем рождения, тетя Хая,
бля! До лайбы дохилять не успел, как откуда-то нарисовался мурик с волыной
и ну шмалять прямо мне в бункер. Пять маслин успел всадить, пидер гнойный,
пока мои боковики не завалили его. Хорошо хоть прикинут я был в тему, - он
шевельнул могучими плечами, занемевшими под тяжестью бронекуртки,
изготовленной из баллистической высокомодульной ткани, - да один хрен,
батарея ушатана в двух местах. - Для убедительности он приложил к сломанным
ребрам ладони, а неподвижно внимавший ему Француз даже перестал жевать.
- Ну так ты разобрался? Дал оборотку?
Лютый неторопливо разжевал маслину и, смачно выплюнув косточку, ощерил
пожелтевшие от чифира зубы:
- Я, Петр Федорович, не февральский - по-рыхлому врубился, что это
конкуренты на меня поперли буром. Нынче новую отраву стали отгонять,
загубную в натуре, вот я и захомутал наркома, который толкал ее. Затрюмил
его до макинтоша деревянного, ремни из шкуры кроил, а он врезал дуба, так и
не расколовшись. И теперь я, Француз, в дыму. - Зверь в одиночку хватанул
коньяка и уставился Петру Федоровичу в чуть прищуренные глаза: - Нутром
гребту чую, а откуда она, допереть не могу.
Он с отвращением покосился на халдея, выгружавшего дымившиеся горшочки
на скатерть, и, присмолив пирохонку, глубоко затянулся.
- Что-то хавка нынче мне поперек горла.
- Бывает, корешок.
Не обращая на пессимизм сотрапезника никакого внимания, Сорокин стал с
аппетитом хлебать солянку, вскоре убрал ее начисто и, распорядившись насчет
плова, сделался задумчив.
- Знаешь, брат, есть у меня человек один. Сколько знаю его, никак не
могу въехать насчет окраса. Врубаюсь только, что железный он и уделать
кого-нибудь начисто ему как два пальца обоссать. Если только подпишется
пойти на дзюм, то сможет в натуре отмазать тебя.