"Мария Семенова, Федор Разумовский. Преступление без срока давности ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

заулыбался. Он выжидательно глянул на Снегирева и, не заметив никакой
реакции, сразу помрачнел.
- Ну все, забирайте. Ну и бомжовник вы мне здесь устроили, придется
делать дезинфекцию.
- Пошли, пошли. - Снегирев помог женщине подняться, подтолкнул к
дверям бомжа, который в бинтах выглядел как мумия из фильма ужасов.
- Кто они вам?
- Живут по соседству, - ответил Снегирев. Усадил исцеленных в машину,
пустил двигатель и до места недавнего побоища ехал молча. Около мусорных
бачков уже никого не было. Бандиты, видимо оклемавшись, ретировались
зализывать раны, выпавший недавно снежок укрыл кровавые пятна, и Снегирев
широко распахнул двери "девятки". Бомжи молча выбрались из машины.
Неожиданно женщина обернулась.
- Спасибо вам, - сказала она. Глаза у нее были как у давешнего
осчастливленного "Фазером" барбоса, и в них за стыло непонимание.


ГЛАВА ВТОРАЯ

За всю свою жизнь Петр Федорович Сорокин не работал ни дня. Собственно
говоря, некогда было. Пребывая на зоне, он или гнил в БУРе за верность
законам "отрицаловки", или на него пахали другие. На свободе же ему не
разрешали работать понятия, которых Петр Федорович придерживался всю свою
сознательную жизнь, потому как был он вором, да не простым, а в законе, и
имел свое собственное мнение о том, что в этой жизни хорошо, а что плохо.
Никогда он не имел дел с ментами, считал западло красть у братьев, в церкви
и на кладбище, а в карты играл как катала-профессионал. На мокруху он
смотрел с презрением, хотя и самому Петру Федоровичу пришлось однажды
"плясать танго японское" - сшибаться насмерть с завязанными глазами и пером
в руке, чтобы, замочив обидчика, отстоять свою жизнь и честь. От той
разборки осталась память - здоровенный шрам на руке и второе погоняло,
которое в почете повсюду, - Резаный. На всех зонах известно знающим, что
Француз Резаный держит свою масть и не уступает власть, а в любой хате
будет сидеть за первым столом.
Однако уважением господин Сорокин пользовался не только там, где
присутствовал конвой. Очень внимательно прислушивались к его слову и те из
людей нормальных, кто бегал на свободе, и даже братаны-беспределыцики,
которых он не подпускал к себе ближе кирпичной стены, окружавшей его дом в
Зеленогорске, так и те не поднимали свой поганый хвост наперекосяк его
воле. Все знали хорошо, что не без понта на его коленях были набиты звезды,
в натуре означавшие верность воровским идеям, а на груди синело изображение
писаря с пером: владел ножом законный вор отменно, а обыкновенной бритвой
мог помыть фары с пяти шагов. С первого же взгляда ничего подобного о Петре
Федоровиче и подумать было невозможно: высокого роста, благообразный, с
интеллигентным, умным лицом, даже где-то как-то похожий на академика
Лихачева... одним словом, достойный представитель общества, в котором
наконец-то верх взяла демократия.
Стоял погожий зимний денек. На капоте "шестисотого" "мерсюка" играли
солнечные лучи, улицы были белым-белы от обильного снега, и Петр Федорович
взирал сквозь полированные стекла на городскую суету с неодобрением: "Все